значении «храмина земная» определяется как «тленное тело человека»
[46], означая заточение его души: дом – клетка – чулан – подвал – темница – келья. Как замечает Ю.В. Вишницкая, это и тело духовное, «которое праведные будут иметь по воскресении на небе». В контексте процитированного виден скрытый смысл следующего фрагмента из «последнего» окна: «Я проснулся в свету, как в бреду, и стал ясным оконным словом, по зеленому свису гибко летящей… веткой неба, несомой свободно над озером сна… Я вижу топочущие в город тропинки жизней… И прозрачное слово наконец обретает себя в ответе: – Я любовник твой, душа моя, твой любовник» (47, «Окно XI»). Метафорическая плотность текста не скрывает мотив смерти, появляющийся во всех без исключения «окнах» и пересекающийся с мотивом полета-падения, который порождает желание справиться с забвением. Возможно, именно поэтому «воздух июля держит меня на своем теченье», – размышляет герой, оказавшийся свидетелем чудесного, но необъяснимого превращения «окна во двор» в дверь: «Тогда я вошел в него – отворил и шагнул. Что я увидел?» (46). Отверстие в стене для света и воздуха теряет бытовую детерминацию и знаменует духовное прозрение человека: «В руке оказалось три». Символика совершенного числа связана с небесным и духовным началом, отсылающим к святой Троице, идее обретения душевной гармонии: крылатые звери, леопарды, «держа в мягких лапах, урча… разрывали на части числа… Тогда я схватил – страшный рык – и мигом таков был. В руке оказалось три» (46). Человек А.В. Иличевского, блуждающий в архаических образах и по-своему понимающий христианские атрибуты, ведет поиск идеала.