художника становится.
А сквозь нее подснежники
таинственно глядят,
И, ее приветствуя, во льдах
застыло – лесное озерцо.
«Всегда ли то материя …»
Всегда ли то материя —
что взору нашему является?
Не шепот-трепет ли души,
на полотне запечатленный?
А, может, биенье сердца
чрез нитей путы прорывается?
Иль третий глаз узрит
неведомый меона цвет зеленый?
И коль не Магомет к горе —
с осей земных взлетает Фудзияма,
Чтоб духом стать и переплавиться
в божественный стежок.
И мечутся меж рябью штиля
и девятым валом все океаны,
И космос от нетерпенья
явиться в чуде Куботы – изнемог.
Сама Вселенная то глубоко
вдохнет, то снеги выдохнет,
Чтобы беззвучно пасть
на холст волшебный кимоно.
Материя струится сквозь
времена мятежным ливнем —
Чтоб на века остановиться
в стежке божественном одном.
«И омут неминуемый…»
И омут неминуемый,
непререкаемый – материя —
То поглощает с головой,
то взмахом крыльев озарит.
И с ненасытностью
голодного неутолимо зверя
Притягивает молча
и всевластно, что магнит.
То вдруг прикинется
снежинкой невесомой,
А то вмиг рухнет маревом
океанической волны:
И непритворно по свету
шляется смиренный зомби,
В бессилье изнемогший
от неожиданной войны.
В какой из мигов тех
материю испьет душа поэта
И остановит дерзостно-
божественным стежком?
Перед Твореньем застыл художник,
не споря, не требуя ответа.
Неповторимый миг – душой материю
пленить. Все прочее – потом…
«То не рука, но вихрь энергий светлых…»
То не рука, но вихрь энергий светлых
священнодействует иглою:
Взовьются – ниспадут, на миг мир озарят —
таинственно померкнут.
А над холстом застыл художник
утомленный со склоненною главою —
Весь мука и страданье: энергий глас
неслышный – расслышал верно ль?
Биенье сердца – с ритмом
волн святых – совпало ли?
Достаточно ль скромна —
не своевольна ли в руке – игла?
И Космос – отзовется ли —
таинственными далями?
Расступится ль пред третьим
глазом невопрошаемая мгла?
Отдаст ли цвет материи все
вздохи-глуби сокровенные?
Прольется ли животворенья воля
иль необъяснимо замолчит?
О,