– Рыба с головы гниёт, – бросил Левитский. – Как всегда в нашей империи.
– Как всегда в нашей империи, – нехотя повторил слова Левитского Габеев. – Сказочные цари, те хоть любили, чтобы их в лысину петушок клевал. Известное дело: петушок – не ворон. Ворон с глаз начинает. Вот и нашёлся такой петушок, может быть, из сказки прилетел, а, может быть, и живой, клюнул-таки русского царя. Указал на Сибирь. Вышел царский Указ – не быть Мангазеи. Враги тогда подбирались к ней, как в сказке Пушкина, со всех сторон. В картах нехватки не было, не у нас, а у них. История рассказывает: были карты. В строгом секрете составляли их русские картографы – Ремезову подобные. Да только не в Москве, а дальше ещё оказались. На Западе, у хороших соседей.
Там нужнее, видимо, были они. А как же без них по Масковии шастать, когда над ней смутные времена разгулялись? Так не мудрено и заблудиться. Поди, составь сам карту, когда так хочется у камина в собольей шубке сидеть, да посылать отряд за отрядом не туда, сам не знаю куда, а по точно отмеренной дороге, в самое сердце Сибири. Вот тут-то и клюнул петушок последнего владыку Рюриковичей и тот приказал: «Не бысть городу Мангазеи». Закрыл дороги, пути-подходы к Сибири от иноземцев. И исчезла, как призрак, Мангазея в безмиражном небе Сибири, унеся за собой и своего заленского побратима, о котором тогда мало кто знал, а нынче и не знает вовсе. Если бы я не видел своими глазами жалкие останки его, я бы и сам не поверил в его существованье, а если бы и поверил, то скорей как в легенду о городе-призраке, спущенном с неба голубоглазыми богами и также неожиданно вознесённом ими на небо.
– А что это за легенда, Пётр Петрович? Вы раньше мне ничего о ней не говорили, – обиженно подёргивая своими пухлыми губками, надувая их, играла любимицу Алкина.
– Легенду! Легенду! – поддержала её Тала.
– Да и не легенда это, а так быль-небыль, воспоминанье о будущем, – отмахивался Габеев.
– Нет уж, Пётр Петрович, народ требует хлеба и зрелищ. Хлеб съеден, дело остаётся за зрелищами. Так что, давайте материализуйте-ка нам пусть не тунгусское чудо, то хотя бы призрак голубоглазых богов. Ведь и у вас голубые глаза. А это как, мне кажется, совсем не случайно, – улыбаясь и помахивая пальцем, как перед маленьким мальчиком, перед директором музея, настаивал, всё ещё хорошо державшийся за столом, хотя и много выпивший, Батурин. Он старательно сохранял внешнее спокойствие, внутри же всё давно горело, жгло и подмывало сотворить нечто потрясающее, чтобы одним махом подняться над Славой, даже над Петром Петровичем, – и всё для покорения Анжелы, которая в последние