Пётр Петрович поднялся, прошёл к шкафу и принёс ещё одну рюмку, привычно тут же наполнил её, переливая спирт через края, и поставил перед Алкиной. Не оставил Габеев пустым и стакан Олега, налив ещё и в стаканы ещё не пришедших Славы и Талы. Не церемонясь, предложил тост:
– За вашу молодость и красоту.
Олег ещё не пришёл в себя после первой и попытался отказаться вновь, но Габеев собственноручно вложил в его и в руку Анжелы стакан и рюмку, расплескавши через края спирт, которого, видимо, он никогда не жалел.
– За свою молодость можешь не пить, но за красоту Анжелы ты не имеешь права не выпить, – настаивал он.
Через пару минут обволакиваюшее сердце тепло проникло в голову и полилось, как казалось Олегу, наружу, как из рюмок, через края. Глаза увеличивали окружающие предметы так, словно кто-то вставил в них увеличительные линзы. Холостяцкая, неуютная квартира Габеева, сам Пётр Петрович и чужой, горбатящийся крышами домов под тяжестью ночи город, ребята: бойцы-эфиопы, и даже юристы с таинственным очарованием загадочно готовящегося заговора; взошедшая над всем этим парящая, пьянящая и желанная Анжела; – всё становилось всё ближе и ближе, сливаясь с ним, перерастая в мучительно томимую музыку, смешавшую вдруг всю его жизнь и прошедшую и будущую в карусельно крутящийся шар. Чувство любви ко всем переполняло его сердце. Ему так хотелось скорее обнять Анжелу, отделить её от неожиданно вместившихся в эту квартиру бесконечных пространств города, реки, дамбы, Петра Петровича и откуда-то выплывших и вплывших в комнату Славы и Талы.
Вспыхнувшее было чувство ревности, на которую он не имел ни малейшего права, сменилось любовью не только к Анжеле, но и к Петру Петровичу, становившемуся центром стола и разгоравшегося разговора:
– Что вы, батенька, да что вы знаете о Сибири? Сибирь – это музей. Да – музей. Вы думаете, директор музея цену себе набивает. Директором Сибири хочет быть.
– А то нет?! – ввернул Слава.
– Чушь. Я знаю, что говорю. На всей земле нет таких больше мест, на всей земле нет такого музея. Городской музей – это жалкий дитя великой Сибири. Матушки Сибири. Втайне я давно решил отдать свою жизнь ей – моей, нашей матери – Сибири. Я всю жизнь, всю жизнь. Да что там! Душу отдам.
– Богу? Что ли? Как мамонты? У мамонтов бивни хотя бы были. А что у вас будет торчать из-под земли? Хрен его знает? Нет, знаю я. А ни хрена, – язвительно ухмылялся Слава Левитский, студент четвёртого курса литинститута им. М. Горького. Он ловко разрезал и раскладывал принесённую им колбасу на столе. Делал он это как опытный сервировшик, знаток и ценитель деликатесов и оттого чувствовал себя хозяином застолья, кормильцем и хотел быть хозяином положения._
– Статейку в газету тиснул и думаешь герой. Думаешь, уже всё знаешь. Думаешь – великий писатель?
– Петрович,