Харди хмыкнул.
– Люди считают меня повесой и негодником, но именно твои проделки всегда навлекают на нас неприятности.
– Да, но это не я имею жену графа.
– Хочешь, я напомню об одной твоей проделке? Это было несколько лет назад, и тогда ты взломал секретер отца, в котором хранились изображения обнаженных французских кокоток. И за все это досталось на орехи мне, а не тебе. – Харди потер полотенцем пальцы ног. – Я бы все равно танцевал с Гвен. Старик Руфус последнее время не просыхает, он пил всю ночь со своими приятелями.
Финн поскреб поросший щетиной подбородок.
– Давай забудем на время эту историю, а с лордом Ленноксом мы еще поквитаемся. – Он открыл дверь. – Не торопись и не совершай поступков, о которых потом будешь жалеть. Я серьезно тебе это говорю, Харди!
– Я отправляюсь на службу, буду дежурить четыре дня подряд, – сообщил Харди. – Никаких отлучек.
– Великолепно. – Лицо Финна расплылось в улыбке. – Нет, это просто замечательно!
Вернувшись в свою гардеробную, он сбросил одежду и сел в ванну с теплой водой, которая еще не успела совсем остыть. Закрыв глаза, Финн стал размышлять о пропавшей булавке для галстука. Кто мог ее взять? И почему похититель не прихватил ожерелье? Финн вдруг вспомнил слова Зено: «Вор действует избирательно. Он похищает какие-то вещицы и при этом не трогает многие другие, не менее ценные». Финн представил вдруг руку в перчатке, которая достает из выдвижного ящика его письменного стола булавку для галстука, а потом прячет ее за ворот платья, в ложбинку между пышных грудей.
Намылив голову, Финн сполоснул волосы водой. Попавшее в глаза мыло не помешало ему ухмыльнуться.
Кейт стояла у балетного станка и тянула ногу в сторону. Она выполняла это упражнение несколько раз из пятой позиции. Но ее голова была занята мыслями о Финеасе Ганне. Ее бросало в жар при воспоминании о своей вспышке гнева. Кейт редко позволяла себе показывать характер.
Расхаживая вдоль шеренги балерин, занимавшихся у станка, месье Дидло похлопывал указкой по ладони и отдавал команды. В здании мюзик-холла не было никого, кроме балетной труппы, пианиста и уборщиков. Кейт предстояло еще провести репетицию с Мирантом, ведущим танцовщиком балета.
Поставив ножку на мысок, Кейт стала делать батман тандю – вперед, в сторону, назад. Ее душу жег стыд, лицо горело. Она с ужасом вспоминала те грязные слова, которые потоком извергались из ее рта в доме Финна. От такой отборной брани покраснел бы и португальский матрос.
Закусив губу, Кейт начала делать плие. Почему ее так неудержимо влекло к Финну? Она вспомнила ночь в Барселоне, когда он шептал ей:
– Раздвинь ноги…
И она подчинилась ему. Пальцы Финна оказались в ее промежности и начали исследовать ее. И вдруг он замер, остановился.
– Тебя до меня еще никто не трогал?
Она потерлась пылающей щекой о его подбородок.
– Некоторые