– Символ п…плодородия, – сообщила Рыжая заикаясь.
– Марание бумаги, – прокомментировал Лемов.
– Дурак, – ответила Рыжая.
Содержательная вышла беседа. Лемов нашел место, чтобы сесть и подождать, когда Рыжая дочертит свой ромб с каким-то иероглифом внутри. Все это было как-то уютно, что ли: помимо стопки книг, которые Рыжая притащила сюда, ящиков с товарами да их двоих, здесь больше ничего не было. Он сидел на одном из ящиков, откинувшись, уперевшись спиной в стену. Лемов думал о Рыжей, своей единственной подруге: она была косой на один глаз, заикалась, жуткие спазмы постоянно искажали ее лицо, из-за чего над ней смеялись буквально все. При сильных переживаниях ее лицо так кривилось, что она становилась откровенно уродливой. И все же с ней было спокойнее, даже яркая рыжина ее волос не казалась такой же яркой, как флажки на улице. Лемов сказал бы, что она была не такой серой и блеклой, как большинство людей, но и не настолько яркой, чтобы слепить и заставлять прикрывать глаза. Он мог бы сказать, но никогда так в слух не говорил, только думал.
– Видел п…праздник? – спросила она.
– Видел. А что?
– Думала, они еще п…появятся.
– А, эти твои колдуны. Осьминогов, пожирающих души, я не видел. Зато точно видел хранителей коробок для пожертвований, они не пустят туда негодяев, не переживай.
– Они настоящие, Л…Лемов, – Рыжая повернулась к нему. – И это сдержать н…нельзя – оно приходит куда хочет.
– Может, есть оберег какой, ты там не вы́читала?
– Нет оберега!
– А жаль. Думаю вот: повешу-ка на шею головку чеснока там или помидор, и бестии меня не тронут.
– Ты все шутишь, Лемов. Отнесись с…серьезно.
– Осина! – снаружи позвал знакомый голос.
Рыжая бросилась убирать рисунок, – или, может, чертеж – а Лемов встал, чтобы посмотреть, что случилось. Каждый раз его посещала заезженная мысль: называть дочь Осиной было неправильно, назвать бы ее Рябиной. А Рыжая обижалась, когда он так говорил. Хотя, возможно, ее родители имели в виду Осень? Про свое старообрядческое имя Лемов старался не думать вообще.
– А, это ты, – сказал отец Рыжей, едва только дверь открылась. Он как раз только начал подниматься по лестнице. – А я думал, она не слышит. Скажи, там мать зовет. А ты, пойдем-ка со мной!
Когда они оказались внизу, он указал на пару мешков, лежащих на дороге.
– Давай-ка подсоби, – он взвалил на спину один из мешков. – Ты у нас парень молодой, здоровый.
Он воспринимал Лемова, похоже, как будущего зятя. Много раз Лемов порывался сказать ему правду. Да, Рыжая была его подругой и приятной собеседницей, в том смысле, что говорили они мало, а больше обменивались пустыми фразами. Порой она рассказывала увлекательные, хоть и бессмысленные, по мнению Лемова,