На телефоне было куча пропущенных и смсок от Аньки. Она дико на меня разозлилась – прождала меня два часа на улице, ещё бы. Я вышла на улицу и сразу же набрала её, ещё не зная точно, что именно собираюсь сказать:
– Прости меня, прости, прости!
– Ты офигела совсем! Я чуть коня не двинула пока тебя ждала! Где ты вообще пропала? Сложно было хоть сообщение написать?!
– Анечка, прости, пожалуйста! Я не могла… Меня задержали, я правда не могла ничего написать!
– Ну как так-то? Кто тебя там так задержал? Ты меня на свиданку, что ли, променяла? Вконец обнаглела? Нет и ладно, свидание – ты мне даже ничего не говорила, что у тебя кто-то есть!
Я не до конца поняла, как именно Аня перескочила на тему моих потенциальных романтических отношений, но спонтанно решила ей подыграть.
– Аня, я не могла тебе рассказать! Нам нельзя видеться, это тайна.
– Скажи хотя бы имя! И почему видеться нельзя? И как вы познакомились? Это мальчик или девочка?
Я замялась и судорожно пыталась слёту сочинить правдоподобную версию. На глаза мне попалась реклама концерта «Алисы»:
– Её зовут Алиса.
– Это всего один ответ! Мне нужно больше деталей!
– Она учится не в России, но приезжает сюда к родителям. Они запрятали её в пансион в Америке. Мы познакомились случайно…
– Почему запрятали? Из-за вас? То есть, вы давно вместе?
– Вроде того, – было проще согласиться с Аниными заключениями, чем выдумывать что-то на ходу.
– И ты мне ничего не говорила!
Так у меня появилась фантомная подружка. История постепенно обрастала новыми деталями, приходилось самой тоже в это немножко верить: чтобы не колоться на мелочах образ должен был получаться стройным. Я страдала от несчастной любви, хоть и разделённой, но разлучённой. По легенде мы редко и непредсказуемо виделись – это объясняло и то, что я внезапно пропадала после посещения клиники, и то, что я впадала в депрессивные состояния после инцидентов дома.
На время лечения голоса в моей голове как будто взяли паузу – по крайней мере мне не приходилось спорить с ними с ножом в руке. Возможно, химия подавляла нейронную активность. Стало ли мне легче? Дома всё так же подстерегал агрессивный отчим, назойливая и одновременно безразличная мать. Предстояло как-то планировать дальнейшую жизнь. Но я не знала, на что мне рассчитывать.
Я не знала, светит ли мне ремиссия. Врач поразительно туманно уходил от конкретных ответов, говоря что-то невнятное вроде: «Вы должны сами захотеть жить, тогда всё получится».
Как-то раз после очередного внутривенного коктейля я отлеживалась дома одна. В голове царил жужжащий гул, как от работающего старого холодильника. По прошлому опыту