– Я в 11 классе.
– Чёрт! Да, прости, – он снова глотнул. Потом заплакал.
Я смотрела на лицо Ватсона. Оно было не более человеческим, чем восковая свеча. И мне казалось, что это был вовсе не он – так мало это лицо было похоже на того, кого я когда-то знала. Может быть, это и правда не он? Сделали восковую фигуру, а Ватсон где-то там, живой?
Но тут я увидела его маму, и мои наивные надежды истлели, как мгновенно истлевает пепел на сильном ветру. Вокруг неё была не буря, не шторм. Это было анти-бытие. Отрицательно заряженное пространство, которое кричало, что жизни нет, но и покой смерти в него ещё не пришёл. Там была только боль, боль такой потери, после которой не остаётся просто пустого места – был и не стало. Остаётся чёрная дыра, как будто из материи вселенной выдрали кусок. И эта брешь не та, через которую начинает затекать вода, собираясь потопить лодку. Через этот пролом, наоборот, утекал воздух, уходила сила, ускользала жизнь.
Батюшка отпел раба Ивана, мы все попрощались.
Люди стали расходиться: кто-то ехал на кладбище, кто-то шёл жить дальше. Кирилл выходил последним, давясь неумело скрываемым смехом. В руке у него была алюминиевая банка какого-то сидра – где он вообще умудрился его взять? Одноклассники Ватсона что-то ему втолковывали, хлопали по плечам и груди наполовину ободряюще, наполовину брезгливо, чтобы он не прислонился к ним. Директор школы, мне показалось, это был он, смотрел осуждающе: «Кто позволил ему так себя вести?»
Поразительно, но мне стало его жаль. Я уже почти ушла, но решила вернуться:
– Кира, идём, – я взяла его под рукав, тряхнув пальто, поняла, что в карманах были ещё непочатые запасы спиртного.
– Я не могу не пить! Не могу.
– Пей, тебе можно.
– Эти все, они говорят – так не можно.
– Идём, идём, подождём автобус.
Я отвела его подальше от всех. Обернувшись, кивнула директору: «Езжайте без него». Кирилл что-то говорил, говорил. Я не слушала.
Ватсона больше не было. Хотя на первый приём мы попали одновременно, но вот его восковая материя лежала передо мной полчаса назад, а я выгуливала его пьяного дружка в сквере возле морга. Кирилл блевал, я вызывала такси.
* * *
На приём меня долго не записывали. Терапевт была брякнутая дама, абсолютно непрошибаемая. У меня на руках были анализы с такими показателями лейкоцитов, что моя кровь, наверное, была слабо-розового цвета. Тётеньку интересовали мои родители, и как я ни объясняла ей, что им вряд ли будет дело до оттенка моей крови, она была непреклонна.
Наконец, мне удалось под видом оформления школьной поездки, заполучить у матери официальную справку, в которой говорилось, что вопросы моего здоровья она доверяет мне решать самостоятельно. Терапевтша сделала выпуклые глаза, а брови искривились, как дождевой червяк, которого перерубило лопатой. Но направление выдала.
В диспансере разговор со мной был совсем другой. Анализы крови