Она полулежала под дубом, в двух шагах от ската. Внизу шуршало море, обнимая мир и источая тысячи запахов, и вились чайки, бойкие и крикливые, как акушерки, встречающие над ним приход новых жизней. А чуть поодаль щурились на солнечный свет окна санаторных корпусов. Ошеломляющая красота этих зданий была теперь гораздо больше, чем архитектурным шедевром, гораздо больше, чем бесценным фетишем Илайи, заставляющим её сердце радостно ёкать при каждом взгляде на них; – это была эпическая красота их сущности, в которой развернулась вся их история: от судеб их проектантов, строителей и гостей до памяти камней, из которых они возведены; их опыт, накопленный всеми формами их восприятия: их традиции, секреты и потери, видоизменения в ответ на смену погоды и подземные вибрации, их чувства к морю и деревьям, что выросли у них на глазах, объёмы всех их отрезков и пространства каждой из их граней.
Скоро Илайя стала замечать, что эта черта – развёрнутость сущности – проявлятеся в каждом предмете и всякой субстанции, и можно было подумать, что это следствие только что прогремевшего большого взрыва, из которого возникла новая Вселенная. Но Илайя отвергла эту иллюзию как последнюю невыметенную соринку, потому что яснее, чем когда-либо, видела, что не Вселенная возникала теперь, а она сама возникала, прилеплялась к этой Вселенной, единственной реальной, никогда прежде не ощущаемой так остро, так чисто, так подлинно, отдающей в её распоряжение всё её прошлое и будущее в одном мгновении, стирающем грани секунд, но не так, как это бывает во сне, когда время обманывает нас, а совсем иначе – словно время лишается силы, а всё вокруг продолжается и не теряет смысла.
Мир и всё, что в нём, проникало в её голову без всяких барьеров и так же вольно выходило из неё, точно не ваза разбилась тогда, а треснуло яйцо вылупившегося птенца, и не оставалось в её голове больше ничего, что не происходило из окружающей её действительности, которая отзывалась в Илайе чувством вещественной бесконечности – не таким, словно до неё не было мира, но таким, будто мир очень стар, и она всегда была.
Илайя сидела на земле и чувствовала исходящее от неё тепло, и покалывание сухих травинок и щекотку от шевелящихся в них муравьёв, вдыхала запахи сена, фисташек, рыбы и топлёного молока от собственной кожи, слышала биение собственного сердца и лёгкий свист ветра, бегущего по её жилам, питающего её системы, вырывающегося через поры, и с каждой секундой всё сильнее саднили и вибрировали кончики пальцев.
И начинался шторм.
ЧАСТЬ 2. СЧАСТЬЕ
Глава 1. Преступный романтик
– Я не стану обременять вас своим именем – те, кому оно однажды станет интересно, выяснят его