Instagram Говарда Хьюза. Манцевич

своей предпраздничной/постпраздничной суете – продиктованной эрой всеобщего потребления, с набитыми карманами, в своих двубортных пальто: чернослива, сухофруктов, пряничных кукол, фиолетового картофеля, лимонного печенья, бельгийских крекеров, рождественских пряников и новогодних пирогов, пирожков с маком, оладей, тыквенных и подсолнечных семечек… по украшенным, разноцветными изолентами гирлянд, разбитым в нефть – улицам, в поиске новорожденного Иисуса… Отправляли новогодние ирландские открытки по почте и, сталкиваясь со мной в переполненных супермаркетах «Теско», в тот момент, когда я покупаю ирландское пиво и консервированный суп «Кэмпбелл», задевая меня перегруженными рождественской снедью тележками, недоуменно меня изучая, как бы безмолвно вопрошая: «Одна консервированная банка томатного супа и две банки темного портера в такой день, ты это серьезно, панк?» … депрессивное общество равнодушных очевидцев, забытые герои петролеумных войн, плотно сидящих на игле поп-культуры, запечатленные в памяти последних дней Сайгона – интимной религией пострадикального ислама… Это лицемерие в её чистом, неразбавленном виде, где смерть, в карминного цвета платье от «Версаче», наступает голой костлявой ногой на елочные игрушки – выжимая их в пыль, немного согнувшись, заглядывая в иллюминатор «Летучего голландца», потягивая яичный кофе в картонном стакане из «Данкин донатс», напевая: «Стены падубом украсьте, фа-ла-ла-ла-ла, ла-ла-ла-ла, в эти дни приходит счастье, фа-ла-ла-ла-ла, ла-ла-ла-ла» …

      Я жадно затягиваюсь кислородным наполнителем моего свежесваренного сейчас «джойнта», вдыхая соленую плоть марокканского гашиша… Заедая свою тотемную боль порционными бусами мараскиновой вишни (во второй день принудительной самоизоляции), которую, я купил утром нового дня, вместе с пакетом пакистанского манго, на последние триста марокканских франков, на углу 14-ой улицы и 54-ой, у пакистанца продававшего чили-доги; на пути из Донкастера в Йоркшир… Этот суровый, загорелый в цвет древесного угля, тонкошеей араб, одетый в длинную рубаху со скошенным висячим воротником, штаны не достающие до лодыжек, шерстяную шляпу с мягкими полями над подстриженной бородой, и в золотого цвета сандалии, на босу ногу, с восковой головой реликтового таракана… торгующий джанк-фудом и шаурмой non-toxic… говорил о себе исключительно в третьем лице, посредством шифрованных, сложенных особым способом записок «пиццини», набранных на старой печатной машине «Оливетти»; этот, порядочный с виду аджамец, разбирал на бессмысленную, трудноуловимую мозаику слов и предложений, цитаты из Корана и, жонглируя в уме: числами, буквами и всевозможными пророчествами, выдавал тебе вместо языковых конструкций, свою систему коммуникаций… благословляя тебя, упоминая Аллаха и пророка Мухаммада (салла-Ллаху алайхи ва-саллам), проповедуя об исключительно праведных делах в своей тайной криптографии… Он мешал «кукурузный эйч» с безалкогольным пивом в пабе «У Брейди», снабжая ЛСД-шную тусовку Дин-Гонви