Пытаюсь сбито резюмировать, выходя на холод октября …
Завтра все мечети Крайстчерча будут полны, ведь у смерти всегда Sold Out; мне, теперь, осталось лишь скитание одинокого человека, надеющегося обрести свое сатори, напавшего на след Ионы; око за око, зуб за зуб – это есть справедливый суд, «Соломонов суд» ведь время от времени дерево Свободы нужно поливать кровью тиранов и патриотов …
Мистер Винтер, суп готов, томатный гаспачо для Сталина …
Кесарю кесарево, а Божие Богу …
Все, что мне осталось – это автостоп, ночевка на автобусных станциях, пара литров воды и отсутствие еды по двое суток… Спать на бетоне? Выживание длиною в век, где после рассвета никто не проснется… Жизнь на кокаиновой линии, растворившись кодом биологической памяти, нервами оголенной передозировки на авторитарном теле колючей проволоки, протянутой по всей географической широте нашей минорной планеты… Путешествие с «устричным пиратом» на шхуне «Скарлетт» и нелегальная ловля атлантического лосося в бухте Дублина с ирландскими китобоями: «Возьми еще индюшки, брат. Веджибургеров?» …
Абонент недоступен.
Настоящий художник производит вещи, которые не нужны людям. Но он чувствует, что дать их людям – это его призвание. (с) Энди Уорхол.
#Индеец племени мохаве на реке Сакраменто, туманным утром.
Дин-Гонви просыпается ровно в шесть. Его будит азан, призыв муэдзина к молитве, похожий на песню… Кирпичные трубы металлургических заводов, где-то вдали, скрытые гуталиновым флером рубинового цвета тумана, за открытым окном, как высохшие пальцы старухи, прожженные артритом – тянулись высоко вверх, в выкуренный темно-синим сиянием купол неба, отражаясь искривленной реальностью в сияющих просветах разбитых домов, тающих светом домашних ламп, оливково-светлых, в ульях приталенных окон мозаичных таун-хаусов, выстроенных в ряд бесхитростных террасных домов, имеющих общие стены с соседями, – цепь похожих друг на друга построек из красного кирпича, несущих на себе печать обветшания… Мармеладного свойства, поблекшие колеса железнодорожных поездов на Лондон, отстукивали неровный бит своего вечного движения, ритмичным дыханием своих бензиновых легких, там, по кривым змеевидным дорогам; там, где портальные краны, причалы, и седые от соли скалы, рядом с заброшенным католическим кладбищем – выглаженным беспорядочностью вишневых деревьев… Твидовой медалью революционеров Экваториальной Гвинеи – кровью в песок… застывая, пароксизмом распятой мечты, на анатомии африканских растений …
Я стою около большого шестиугольного окна, напоминающим пчелиную соту, с ажурным переплетением в виде разноцветных лучей, от фиолетового, до алого, исходящих из центра, в виде распустившейся розы, в заброшенном здании, с отключенными