Шестиглазов делает знак рукой, и его пулеметчики, задевая верхушку бархана, стреляют в закат.
– Не подчиняется?
– Пока, – говорит Шестиглазов. – Солнце, склонись! – достает он часы на цепочке и стучит по циферблату. – Даю полчаса!
– Вы победили.
– Мы осажденная крепость… как всегда… на которую смотрят в лорнеты, монокли, пенсне, телескопы, бинокли, очки, перископы и… микроскопы. Действуя с военной беспощадностью, зная о том, что наступит всеобщая социалистическая война, и при гораздо большем оружии, чем можно учесть и раздать для обучения взрослого населения без различия пола и возраста даже, мы в силах одолеть изъявления усталости и колебаний и укрепить себя в сознательной выучке, став как светоч для всех в горниле кровопролития.
– Умно, ох как умно!
– У нас хватит денег, экспроприированных у преступных элементов, скрывающих золото, серебро, ювелирные изделия… и антикварные, вывозимые под видом посольского инвентаря дипломатами для растления жен и дочерей угнетенного класса, чтобы купить паровозы, машины, станки, на которых мы сделаем танки, орудия и броненосцы, чтобы отвоевать у них впоследствии все, чтобы уничтожить в горниле пролетарской ненависти последние следы феодализма и мракобесия.
«В знак особого благоволения эмир приглашает Гармонию Брамс и Патрицию Шарм на прием в свой гарем. Придворный геомант ведет дам по залу со свисающими с потолка стеклянными клетками в форме шестигранных китайских фонарей. В них – наложницы. При появлении гостей, они, изнывая от страсти, принимают всевозможные позы чувственного характера».
Рука Патриции в кружевной перчатке с тяжелым браслетом на запястье и пальцами, унизанными перстнями, проникает в золоченую клетку и приподнимает сначала одну, а потом вторую грудь, выставляемую изнывающей от страсти рабыни.
– Милые дамы, сюрприз, – объявляет эмир и щелкает пальцем. – Ваш режиссер!
– Глаза б мои не смотрели, – закатывает вверх глаза Гармония, и отворачивается. – Как же ты мне надоел, – заявляет она, когда он подходит к ней и целует в щеку.
– Вы отлично владеете русским, – удивляется эмир. – Вы датчанка?
– Наполовину. Отец у меня датчанин французской генерации, а мать русская.
– Понятно, тогда понятно. Теперь вы, мадмуазель! – обращается эмир к Патриции. – Мы все знаем роли Гармонии. Расскажите теперь о себе. Говорят, вы превзошли Мату Хари в коварстве!
– Мюзидору, скорее, и только в кино. В богатый дом в предместье Парижа, – начинает рассказывать Патриция, – является женщина под вуалью, – чтобы продать в рабство подругу, задолжавшую деньги…
– Говорят, вы скупаете ценные вещи, картины и…
– Статуи, – говорит хозяйка дома.
– А людей вы скупаете? – сдергивает посетительница покрывало, и в зеркалах, заполняющих холл, отражается обнаженное тело