поют для буржуев за столиками.
Не все и не всех еще съели.
Дальнейшее – за историками.
Неужто поэтам России,
что были мятежны веками,
придется для буржуазии
прислуживать массовиками?»
Так думает могиканин
российской революционности,
уже раза три остаканен
и с чувством своей уцененности.
Романтик-шестидесятник,
ходячая плохо реликвия,
погибших иллюзий остаток,
и высох викинга лик его.
Сидит он рядом с японкой,
чье имя почти Хиросима,
и у нее упорно
допытывается некрасиво
правда ли, что однажды
она сказала рабочим,
чтоб касками этак отважно
они колотили не очень,
а лучше бы, вспомнив сказки,
взамен баррикадной борьбы,
шли собирать в эти каски
ягоды и грибы.
Но все подозренья излечивая,
от дамы – духов аромат.
Она пожимает плечиками:
«Типичнейший компромат».
Не верить?
Верить?
Во что – без промашки?
Вот политические ромашки.
И он,
ее «Мицуко» вдышав,
с ней чмокается на брудершафт.
А про нее чьи-то хари
нашептывают:
«Мата Хари».
Не хочет видеть масс-медиа,
что, может, в ней скрыта трагедия.
Чего бы это ни стоило,
нас, как экспонаты истории,
собрали сюда,
сколотив
тусовочный корпоратив.
Чем жизнь все корпоративней,
тем каркание противней.
Все танки и автоматы,
все пьянки и компроматы, —
кто это сейчас разберет?
И кто на кого врет?
Быть может, все наоборот?
Со сцены какие-то комики
из нас выжимают колики,
но, кажется, все равно,
что им и самим не смешно.
Герой мой не раз был оболганным,
но не был по счастью оболтусом,
и времени не терял,
чтоб опровергать матерьял.
Заслуги его не засчитаны,
но помнит он время древнее,
когда-то до дыр зачитанный,
роман Леонида Андреева
про бомбометателя Сашку,
прославленного Жегулева.
А тут мой герой влип в компашку,
где кто-то, давая отмашку,
тычет поэту бумажку:
«Ваш