В детстве моем не гишпанском,
а шпанском,
снились и мне ананасы в шампанском,
но кроме хлеба полынного,
в собственной горечи неповинного,
не было снившегося всего —
только клочок объявления магазинного:
«Седни нет ничего».
Впроголодь
жил я, как зритель отечественного кино,
с детства влюбленный в Ладынину,
после тридцатника – в Проклову
(меня и сейчас они трогают все равно).
Но как нас цензура ни тормозила,
и хотя мы не слыхивали про плюрализм,
вы, Вивьен Ли
и Джульетта Мазина,
на цыпочках все-таки к нам пробрались.
Впроголодь
жили мы,
стоя за Хемингуэем, Ремарком,
Булгаковым в очередях.
Будто на проповедь,
мы на стихи в Политех прорывались,
головы очертя.
С умственным игом
полурасстались,
и полуналадили мы с человечеством связь.
Мы выросли из голоданья по книгам,
и сами книгами становясь.
Впроголодь
выжил.
Я сыт.
А вот сытости как не бывало,
Впрок о лед,
видно, шпана мне башку,
чтобы крепче была, разбивала.
Проданность
тем не грозит,
кого не подкупят ни тишь, ни гладь.
Свободу не сдавший впроголодь,
и за позолоченной проволокой
я буду по ней голодать.
Возвращение Артема
Я не верю, что Артема
быть не может где-нибудь.
Он от жизни не отломан,
он еще найдет к нам путь.
Принесет с ним воздух горный
очень раннею весной
самолет нерукотворный
для погибших запасной.
Все, что будет, нам не внове.
Лишних слов не говоря,
сам Артем нам скажет: «В номер!
Я в отлучке был не зря…»
Не представить, чтоб заплакал,
но жене шепнет: «Прости».
И с подошв уронит на пол
блестку Млечного Пути.
Все ли боли отболятся?
Все ли горести пройдут?
А убийц найти боятся,
потому и не найдут.
Нелегальная первая книга
К 75-летию Любомира Левчева
O, блаженство свободного мига!
Нелегальная первая книга
в моих вздрагивающих руках,
ощущающих счастье и страх.
Мне в Софии принес ее Левчев,
видя смолоду далеко,
и обоим нам стало не легче,
но зато тяжело, а легко.
Книга