– За кофе благодарю.
На тонкую скатерть лакей уже ставил посуду и серебро. Дюжина окороков и различных колбас, немного буженины, мед, сахар, масло, сыр и овощи из парников сада. Последним принесли кофе. Протянув руки через специальные ажурные отверстия в высоких спинках стульев, лакей ловко надел на господ накрахмаленные нагрудные сальветты, дабы те не испачкали жакеты. При этом де Конн оттянул шею, насколько мог, так как уголки сальветты никак не протискивались под его плотно прилегающий к тугой шее воротник. Ему казалось, что лакей пытался скорее задушить его, нежели сохранить одежду в чистоте. Но вот приготовления закончились, и завтрак в стиле Гаргантюа начался с кусочка хлеба и сала. Лакей чинно отрезал ломтики от каждого кушанья, раскладывая их на тарелки.
– Так как женушка ваша поживает? – вновь спросил Аркадий Дмитриевич.
Маркиз де Конн вздохнул.
– Моя жена, ваша светлость, и две дочери погибли двадцать лет назад от рук банды беглых каторжников. Ныне я вдовец.
– Ах! – засуетился Аркадий Дмитриевич. Снова знак лакею, и тот с минуту шепотом объяснял его светлости детали биографии маркиза.
Глаза старика могли тронуть печалью любое сердце смотрящего в них. Бесцветные, с ослабшими красными веками. Маркиз, чтобы показать, что не заметил оплошности князя, отпил из чашечки. Кофе был отвратительный, с запахом металла и привкусом дубовой стружки – истинное испытание для человека, упражняющегося во владении мышцами собственного лица.
– Мне приснился сон, – вдруг сказал князь, – что я молод и силен, но усадьба моя вся в развалинах, и всюду пробивается трава. Иногда кажется, будто вокруг мертвецы ходят и со мной беседуют как ни в чем не бывало. Будто живые они, к-ха, много их тут… Иногда собираются в орды, шумят, танцуют и жутко громко скрипят, пытаясь оторвать половицы в моей спальне…
– Простите, где они собираются в орды?
– Да вот здесь! – князь махнул рукой. – Иногда и меня бередят, выхватывают из рук книги и журналы.
Де Конн представил князя, бродящим по Дому в поисках вырванной нахальным призраком книги. Теперь причина обособленности Аркадия Дмитриевича прояснялась.
– Я вижу, многое изменилось с тех пор, как я был здесь в последний раз, – не придавая видимого значения фантазиям князя, промолвил маркиз. Но тот мрачнел, что-то припоминая. Синевато-бледное старика приняло графитный оттенок.
– Клейнод, – буркнул он.
Когда же лакей торжественно объявил о подаче к столу сладкого, князь встал и, пожелав гостю доброго утра, вышел. Все произошло так неожиданно, что некоторое время Тимошка и де Конн смотрели друг на друга в немом удивлении.
– С его светлостью подобное часто происходит? – ущемленно спросил маркиз.
– Редко я такое мог наблюдать… Позвольте мне вас оставить.
Де