Как мы видели, факторы, позволяющие проследить [trace back] относительно сложные элементы социальной жизни к более простым, представляют собой не столько процесс рассуждений, который отвлечен от реальности и «сводит» [reduce] проблему к априорным формам знания, сколько наоборот. Эти факторы связаны с тем, что все социальные явления, от простейших до наиболее сложных, следуют путем «генетического» развития и являются «непредусмотренным» продуктом последовательности индивидуальных действий, которые можно объяснить посредством «точных естественных законов».
Менгер не проводил явного сравнения между тремя порядками удовлетворения потребностей[266] и развитием социальных институтов от простейших форм к более сложным. Тем не менее нам представляется, что мы вправе это сделать. При условии, что действующие субъекты не обладают совершенным знанием и подчиняются ограничению, которое состоит в том, что они сосуществуют с другими субъектами, тоже не обладающими совершенным знанием, задача науки – выявить «точные естественные законы», регулирующие переход от простейших форм социальной активности к более сложным. Это предполагает обращение к естественности эволюции, которую можно «открыть» посредством отделения «сущности» от «случайности» и изучения «законных» способов, с помощью которых индивидуальные действия «складываются» в социальные единицы, имеющие для тех, кто принадлежит к данному обществу, объективную ценность. Выражаясь несколько по-иному, можно сказать, что объяснительная модель состоит в сопоставлении реальной ситуации и того, каким образом происходило бы развитие событий, если бы они развивались в соответствии с «точными естественными законами». Это по существу то же самое, что представить себе ситуацию в отсутствие любых внешних воздействий, главным источником которых являются естественные пределы человеческого знания. Фундаментом для такого рода модели является то, что оба фактора, то есть реальные события и человеческое знание, развиваются «генетически». Подобно экономической науке, теоретические социальные науки в своей области способны обеспечить разделение потребностей на реальные и воображаемые.
Эти рассуждения можно продолжить. Проблему методологического индивидуализма нельзя отделять от австрийской версии теории предельной полезности. Разумеется, можно усомниться в том, что Менгер (хотя он и использовал выражение «субъективная ценность»[267]) согласился бы с политическими последствиями субъективизма, на которых настаивал Мизес и в описываемое время также и Хайек[268]. Тем не менее методологический