Посредственное – это еще тьма, здесь не дошли до света сути.
Придя домой, не раздеваясь, он упал на диван и тут же за-
снул. И провалился в странный сон. Будто он пошел в свою мас-
терскую, может быть, чтобы понять, там, в мастерской, почему
он стал посредственно писать? Над его мастерской стояла глу-
бокая тихая ночь; в черном небе сияла огромная желтая Луна.
Ее неземным светом были залиты полотна картин, находивши-
еся в мастерской; многие были начаты и не закончены; они на-
селяли мастерскую и составляли ее содержание: они были пов-
сюду – висели на стенах, стояли на полу у стен, лежали на трех
мольбертах. Но одна их них, – набросок юной женской голо-
вы, – лежала на мольберте в углу мастерской лицом к большому
окну. Внезапно ему показалось, что она открыла глаза и ахнула
от восторга, глядя в большое окно:
– Как божественно красиво! Почему красота всегда трево-
жит? – услышал он, будто шелест, ее взволнованный голос. —
Отчего сжимается и трепещет сердце? Что-то произойдет!
Я чувствую, я предчувствую… Грядут какие-то перемены в моей
жизни. Меня, наконец, допишут?! Но какой я буду? – задума-
лась незаконченная Картина, не отводя восхищенного взгляда
от небесного ночного пейзажа. – Я вся во власти художника,
этого пьяницы, этого гения… творца…
– Пьяницы… Гения… Творца… – пробормотал художник
во сне, глядя с изумлением на странную картину на мольберте…
– Ах, если бы я сама могла писать, я бы написала себя, но ка-
кой бы я стала?
Он видел, что Картина неожиданно задумалась над необыч-
ным вопросом, но, не найдя ответа, засмеялась своим мыслям,
и взглянула на желтую Луну.
– Мы все рождены светом, в нашей крови течет свет, и свет
изливают наши лица. Мы, освещенные, связаны кровным родс-
твом. Спокойной ночи, великая Луна! – прошептала Картина се-
ребристыми от лунного света губами.
– Освещенные? – снова изумился художник, видя себя в сво-
ей мастерской, стоящим перед странной картиной, и слыша, буд-
то наяву, ее серебристый голосок…
Утром, когда за окном еще стояли густые сумерки, он проснул-
ся от жажды и беспокойства, припомнил вчерашний вечер, свое
внезапное раздражение, и странный сон; он был все еще ярким
и стоял перед глазами, в нем было что-то ускользавшее, но важ-
ное, мучительное, какая-то мысль, истина, она таилась в этой
странной картине, но чтобы это понять, надо было ее дописать…
и она бы заговорила, она бы сказала!
Он тяжело встал, привел себя в порядок, достал из холодиль-
ника свежую бутылку красного вина, вынул с громким хлопком
пробку и налил себе почти полный стакан.