Пень. Яков Шель

подошел к одной незаконченной картине, стоявшей у стены,

      и долго недоверчиво ее рассматривал, потом отошел к другой,

      тоже недописанной. Это тоже был его стиль, его темп, – бе-

      гать от одной картины к другой, от одного впечатления к дру-

      гому, от одной женщины к другой, от одной бутылки к другой.

      Оттого многое, непростительно многое, оставалось незавершен-

      ным, неосмысленным, упущенным, плохо освещенным…

      – О боже, что же я рисую? – спросил он вдруг себя, не пе-

      реставая удивляться себе, – похоже, мне только казалось, что

      я художник, что я творец, могу творить выдающиеся вещи, до-

      стойные остаться в чувствах людей, картины, к которым при-

      ходят, как на свидание, как ходят в лес – для спокойствия, как

      приходят к реке, – для умиротворения, как ходят в театр – для

      впечатлений. Но могу ли я творить? Одной мазней больше, —

      продолжал мрачно размышлять художник, стоя перед начатым

      полотном. Он достал из бара в стене открытую бутылку вина

      и сделал несколько больших глотков.

      – Кажется, я мчался не в ту сторону, – пробормотал он, быс-

      тро пьянея и яростно оглядывая свои картины, стоявшие вдоль

      стен. – Ради этого я брался за кисть?!

      Пьяно ухмыляясь, он подошел к нарисованному пейзажу

      с пасущимися козами на горном лугу, и стал насмешливо его

      рассматривать.

      – Ну, покажи, художник, что ты тут пишешь? – пьяно ку-

      ражась, спрашивал он себя, – это должно стать шедевром? Эта

      картина должна затмить великое солнце?

      Внезапно он схватил правой рукой нож, которым счищают

      краску с полотен, и занес его над своим творением, но от крика

      за своей спиной остановился. Картина на мольберте вздрогнула