Подсвечник в руке священника дрогнул. Он переложил его с правой руки в левую, перекрестился и настороженно спросил меня:
– Почему вы спрашиваете меня об этом? У вас есть такие грешные намерения?
– Нет-нет, тут иная причина, – ответил я, – у меня друг в Москве покончил жизнь самоубийством. А священники отказались его отпевать. Я хочу понять – почему? Простите меня за столь невежественный вопрос.
Священник пристально смотрел мне в глаза, поглаживая длинную и белую, как арктический снег, бороду. Он пригласил меня в комнату, завешанную большими и маленькими иконами, поставил подсвечник на стол, опустился в скрипучее кресло и рукой показал мне, чтобы и я присел на лавку рядом.
И все так же пристально всматриваясь в мои глаза, он стал неспешно и негромко говорить:
– В православной традиции, сын мой, жизнь является высшей человеческой ценностью, Божьим даром. Наложить на себя руки – все равно, что швырнуть Богу в лицо ненужный подарок. Грех самоубийства Русская православная церковь приравнивает к греху убийства. Разница лишь в том, что убийца лишает жизни другого человека, а самоубийца посягает на собственное существование. При этом суицид является более тяжким грехом, поскольку раскаяться в убийстве еще возможно при жизни, и у человека есть надежда на спасение души. В случае же с самоубийством новопреставленный уходит в мир иной с тяжестью неисповеданного и непрощенного греха. Казалось бы, в этот период усопшему как никогда нужна посмертная молитвенная помощь. Но ни один священник не согласится отслужить панихиду по великому грешнику. Почему нельзя отпевать самоубийцу? Да потому что как ни молись, Царствия Божьего он уже не унаследует. Этот человек сам себя лишил последней возможности спасения. И он намеренно отказался от собственного благополучия, осквернил своим поступком собственную душу и буквально плюнул в лицо Господу, то какой смысл совершать над ним столь священный чин?..
Поблагодарив священника за это разъяснение, я уходил из гарнизонной церкви еще больше опечаленный самоубийством друга. Догадки о причинах этого его страшного поступка продолжали упорно роиться в моей голове, но ни одна из них не открывала мне загадочной правды.
А пурга не прекратилась и на третий день. Где-то в далекой Москве хоронили Гартина. Посреди стола в гостиничном номере все так же стоял белый пластмассовый стакан с водкой и с тем же черным куском хлеба сверху. Я открыл холодильник и взял початую бутылку водки, которую вчера мы не допили со штурманом. Мне хотелось устроить поминки Гартина. Я щедро налил себе водки в желтоватый граненый стакан, сказал «Прощай, Петрович, земля тебе пухом» и выпил залпом. И закусил печалью. А затем долго сидел в полумрачной курилке