– Думаю, что тысяч сто… Может, и сто пятьдесят, – ответил врач, – там нужны еще клапаны, особые клапаны… Немцы делают их лучше всех в мире, пожалуй…
– Сто пятьдесят тысяч… рублей? – спросил Петр Петрович.
Врач хмыкнул:
– Да вы что? Какие рубли? Доллары, конечно! Вас это удивляет?
После этих слов хирург посмотрел по сторонам, а затем в лицо Гартину, – при этом в глазах хирурга мелькнул какой-то неуместно насмешливый огонек. Он прижмурил один лисий глаз и почти шепотом добавил:
– Ну, насколько мне известно, вы – человек не бедный…
По дороге домой – и в автобусе, и в метро Гартин лихорадочно прикидывал, где ему добыть денег на операцию. И все время, все время, все время ему казалось, что даже совершенно незнакомые ему люди с каким-то странным подозрением глядят на него. И он поднял воротник пальто и поглубже натянул на лоб фуражку.
Но это проклятое чувство, что все вокруг попрежнему глядят на него вот такими же подозрительными, осуждающими, ненавидящими глазами стало неотступно преследовать его…
Приехав домой, Петр Петрович тут же принялся звонить дочке, чтобы сообщить ей о случившемся с Верой Алексеевной. Но сиплый женский голос все время отвечал ему что-то непонятное на английском. И на второй, и на третий день он так и не дозвонился до Варвары. Тогда он позвонил тестю – Илье Моисеевичу Шепелевичу и попросил его дать телефон зятя:
– Вы что, с ума сошли? – крикнул в трубку Шепелевич, – нас же прослушивают!
И отключил телефон.
– Как жить, как жить дальше? – горестно вздыхая, говорила Гартину жена, когда он пришел проведать ее в больнице, – мне бы лучше умереть, умереть поскорее, чтобы не испытывать всего этого стыда… Если я даже и умру, ты должен обменять квартиру!
– Верунь, квартиру нам можно, конечно поменять, уехать в другой район, в область даже, в деревню, – ответил он, – но от стыда… от совести куда уехать?
Однажды среди ночи в квартиру Гартина позвонили. Петр Петрович выглянул в дверной глазок – Варвара.
Она стремительно вошла в прихожую в мокром плаще мимо отца, даже не обняв, не чмокнув его в щеку. Откинула капюшон, пошла ходить по холлу нервными кругами и каким-то чужим ему голосом объявила:
– Значит так, отец, продаем дом и лечим маму. Я сама отвезу ее в Германию. Завтра я пришлю тебе людей, которые расскажут тебе, как надо продавать дом… Это мои люди. Они все знают.
И исчезла так же быстро, как и появилась.
Петр Петрович как был в ночной пижаме, так и остался сидеть в ней на диване. Посмотрел на часы, была половина первого ночи. И он стал одеваться. В последние недели ему больше всего нравилось это время – ходить за продуктами по темноте в магазин было удобно, меньше встречались соседи и просто знакомые жители района.
То самое проклятое, неотвязное чувство, что все вокруг по-прежнему глядят на него подозрительными, осуждающими, ненавидящими глазами все еще преследовало его…
Гартин