Последние дети свободы. Игорь Надежкин

имея возможность только смотреть. Вид этих гор так четко отпечатался в моей памяти, что если кто-нибудь расколол бы мне черепную коробку, то в зияющей дыре увидел бы эти огромные горы. Я стоял и с трудом переваривал тот факт, что в мире существует что-то настолько большое. Я был здесь никем и ровным счетом ничего не значил в царстве этих вековых валунов. Какое им до меня дело? Они стояли здесь столетиями и охраняли покой небес. Никогда прежде я не чувствовал себя так легко. Дышалось свободно, а сердце стучало так сильно, что звук его отдавался в ушах. Я просто стоял на вершине холма, упоённый осознанием того, что являюсь лишь маленькой точкой в бесконечной вселенной.

      По дороге домой я не произнес ни слова, лишь кивал иногда, чтобы Максим не решил, будто я его не слушаю. Он все говорил, а я лишь думал: «Эй, приятель, что толку в наших словах? Лучше пройдемся молча и впитаем в себя этот день. Ведь, может быть, завтра уже никогда не наступит».

      Вечером, вернувшись домой, я позвонил Инне, но трубку она не взяла. Я вернулся к Максиму и попытался ничем не выдать своего огорчения:

      – В чем дело? – раскусил он меня с первого взгляда. – Ты только что был весел.

      – Просто испортилось настроение, – отмахнулся я.

      – Не спеши с выводами. Уныние никому не идет на пользу.

      – Дело совсем не в ней. – Я тут же осекся, а Максим лишь лукаво улыбнулся.

      Той ночью я впервые не стал засиживаться допоздна – был слишком вымотан долгой прогулкой. Но, наверное, все это было лишь оправданием: я просто не мог отвлечься, и мысли мои то и дело возвращались к Инне. Особенно скверно было осознавать, что я крепко зациклился на этой девчонке

      Уже глубокой ночью, когда я смог наконец-то заснуть, раздался сигнал телефона. Проклиная весь свет, я взял его в руки. Пришло сообщение от Инны: «В два. В медицинском колледже».

      13

      Когда я проснулся следующим утром, Максим уже ушёл на работу. Я позавтракал и, усевшись в кресле с чашкой чая, попытался написать очерк о горах. Ничего не вышло. Странно, ведь всегда получалось запросто, а тут – ни строчки. Отчаявшись, я нашел на книжной полке старую книжонку с хокку, устроился у окна и все утро просидел над ней в надежде разгадать секрет краткой формы – трёх строк, содержащих в себе кристально чистую мысль, очищенную от шелухи словесности, мешающей ее воспринять. Одно хокку я помню до сих пор, хотя, к стыду своему, не знаю автора, да и никогда не пытался узнать.

      «Сознательно ни за чем не следя,

      Пугало в горном поле стоит не напрасно.

      Все остальное подобно ему».

      В полдень я вышел на улицу. Настроение было отличное, и я отправился прогуляться по городу, чтобы вдоволь насладиться весной. Каждый прохожий виделся мне старым другом, южная сутолока – карнавалом безудержной жизни, а мир словно ликовал заодно со мной. Я немного побродил по улицам и, плененный запахом свежего кофе, заглянул в кофейню, где разговорился