– Пусть только попробуют сунуться!
Ее вызов всем мужчинам мира победоносно подхватил паровозный гудок:
– Каждый отвечает сам за себя!
Римма опять распрямилась над корытом. Чуть прогнувшись, она посмотрела на часы. Было полтретьего ночи. Теперь она опять не выспится. Римма вздохнула и с еще большим усилием принялась выкручивать тяжелый мокрый пододеяльник. Она уже не знала, от чего больше устала: от стирки или от воспоминаний. Прошлое не должно ее беспокоить, ибо и в настоящем хватает проблем.
– Римма! Р-и-мм-а-а-а! – послышалось опять в тишине коридора. Она вздрогнула от этого зовущего ее мужского голоса, прекратила стирку и опять прошлась по комнатам, поочередно включая и выключая свет. Никого не было. Ей стало не по себе. Остается сполоснуть еще две простыни, развешать белье, и тогда она сможет пойти спать.
Хорошо еще, подумалось ей, что в последнее время нет ночных вызовов.
Неделю назад ее вызвали к девочке, которую изнасиловали в домашней бане, что стояла в огороде. Девочку закрыли в бане, и друзья ее брата надругались над ней. Римма была убеждена, что родители девочки не уделяли должного внимания своим детям. Они часто распивали спиртное и скандалили. Их дети плохо учились в школе. Но как об этом сказать девочке, которая лежала на грязной постели и смотрела в одну точку? Этот изнасилованный ребенок рано познал свою обреченность, быть попираемым всеми существом. Девочка позволяла себя переворачивать и трогать, оставаясь безучастной к тому, что с ней происходит, на вопросы она не отвечала, как будто они и не звучали. Римме становилось нехорошо, и она чувствовала себя виноватой в том, что с случилось с этой несчастной. Ее врачебный опыт здесь был не нужен… Дождавшись милиционера и отдав ему свое медицинское заключение, Римма пошла домой, а город продолжал мирно спать, словно ничего плохого не случилось этой ночью. Город спал и сейчас, когда она развешивала мокрое белье на веревку.
Больше всего на свете Римма берегла свою девичью честь. Пусть других женщин тянуло к распутству, но для нее в жизни нет и не будет ничего важнее чести. Но, как уберечь дочь от бесчестия, Римма не знала. Верочка развивалась не по годам быстро, и она росла приветливой и доверчивой девочкой, пышущей здоровьем.
– Вера любит наряжаться и долго крутиться перед зеркалом. Это до добра не доведет. Надо одевать ее скромнее, – подумала Римма, выливая воду из корытца. Потом вытерла руки полотенцем и глубоко вздохнула. Как хочется воспитать свою дочь на примере Джейн Эйр, ее любимой книжной героини, жалко.
Как бы хотелось Римме опять прочитать этот роман. Ничего, успокаивала она себя, роман может подождать до ее отпуска.
Стирка закончена. Только уставшая женщина потянулась к выключателю, как вновь ее позвал мужской голос: «Р-и-мм-а-а…»
– Что за наваждение?
Ни в подъезде, ни в квартире не было посторонних. Она испугалась. Испугалась так,