Зубарев вдруг сбросил с себя кожаную куртку, обнажая бычий торс. Его плечи, руки и грудь распирали огромные, как у жеребца, мускулы, похожие на массивные окатные камни. Лицо Матвея, будто скроенное из жесткой седельной кожи, с провалами на щеках и многочисленными бороздами морщин, тронула зловещая тень. Он подмигнул своей пленнице, как старой подружке, и тут же внезапно дернул на себя корсаж платья, оголяя беззащитную грудь.
Оглушенная страхом и отвращением, Аманда не слышала своего крика, когда рванулась от земли, чтобы расцарапать его лицо. Ее природой овладело исступление. Она извивалась, кусалась, яростно впиваясь зубами в своего врага, но вдруг беспомощно зависла в его руках, чувствуя, как быстро слабеет, содрогаясь всем телом от грубого, хриплого смеха.
Ощущая неотвратимый конец, который навеки заклеймит ее тавром позора в глазах Andre, станет одним из тех прозвищ матросни, которое будет готово ударить ей в спину ножом дурной молвы, Аманда попыталась еще раз вырваться из его рук, но он с силой отшвырнул ее от себя. Затем придавил тяжелым коленом и, зажимая рот, пробасил над ухом каторжным словом:
– Потерпи, девка! Потерпи, потаскуха. Кто знает, может, и ты, малина, была зачата в пороке и во грехе. Клянусь своей матерью, что померла без попа и молитвы в завшивленной арестантской фуре, я тоже не скопец и умею покрывать баб, особливо таких господских сучек, как ты. Лежи спокойно, скакуша. Уж у меня-то есть в этом деле сноровка. А ты грудистая, барынька, я допрежде не видал таких… белые они у тебя да крепкие, как кубанские яблоки… Разве что у моей Дарьюшки были таки, да токмо зреть их пришлось не мне, а твоему капитану… Братцу моему любому, что поднасильничал над ней… о как!
– Брат? Повтори… Ты сказал «брат»?! – Аманда, распятая на траве, со спутанными волосами, безумными, непонимающими глазами взирала на тяжело дышавшего каторжника.
Зубарев снова засмеялся, только на этот раз шибче, и смех его приобрел опасное звучание, словно точили друг о друга лезвия ножей.
Глава 8
Выстрел, прокатившийся по глади реки, показался Андрею еще одной иглой, воткнутой Фатумом в его душу после гибели «Северного Орла». «Джессика!» – у капитана оборвалось сердце, в пересохшем горле не осталось ни капли слюны. Перепрыгивая через камни и вывернутые ветрами корневища деревьев, он бросился напролом к угрюмым скалам, в вершинах которых еще гуляло гулкое и хлопистое эхо выстрела. На обрывистом взгорье он на мгновенье остановился; пугливая звериная тропа сворачивала вправо и бежала выше, к каменистым отрогам…
– Где-то здесь,– прохрипел он запыхавшемуся ден-щику.
– Обожди, Андрей Сергеич,– казак, рубаха которого была сыра от взмока, припал на одно колено и, взлысив траву