Она сдержалась от возмущения, чувствуя едкую соль его шутки, но через паузу, когда легкая досада в душе уступила место оценивающей улыбке, ответила в унисон взятому им тону:
– А в этих «уколах» что-то есть, сэр. Знаете, нашей сестре Господь уготовил не лучшую долю… Да, да, не спорьте, это так, стоит ли перечислять? Женщина всегда стоит перед выбором: в мужчине, который нравится женщинам, она не уверена; с мужчиной, который не нравится, она несчастна. Я уже не говорю о мнении, как вы сказали, Andre, «пресловутого света»… Да и о самой сути нашего естества… Мужчина по своей природе хочет всего того, чего возможно добиться… Женщина – всего, чего добиться, увы, нельзя. Я, кстати, рада, что я не мужчина, иначе мне бы пришлось когда-то жениться на женщине, а это… —Аманда покачала головой и, отпив красного вина, подвела черту: – А вообще, женское чутье, кто-то метко заметил, есть результат многих веков жизни не думая… Ну а что касается моды,– она пристально посмотрела в его внимательную и теплую зелень глаз.– Модно только то, что ты носишь сам… И не модно, что носят другие. Впрочем, это тоже досужие женские мысли…
Андрей усмехнулся изящной самокритике мисс Стоун:
– Если нет недостатков, нет и достоинств.
Аманда никак не отозвалась на сей снисходительный комплимент. Такого он никогда бы не сказал мужчине. Почему же с женщиной никогда не говорят как с равной. И когда капитан стал выносить признательность за прекрасный вечер, Филлмор ответила кратким и колким:
– Нет ничего утомительнее, сэр, чем чувство постоянной благодарности.
Помнится, он тогда никак не отреагировал на эту едкую шпильку, а лишь учтиво склонил голову, чем окончательно обезоружил ее, настроенную далеко не на лириче-ский лад. Аманде стало стыдно за свой подчеркнуто ледяной взгляд и за то, что она совсем как юница мысленно уже обещала себе научить этого «русского капитана» уважать ее женскую честь – чего бы ей это ни стоило.
Голос памяти напомнил Аманде и иную встречу – встречу, когда их сердца впервые открылись друг другу. Схоронившись от колких взглядов и дождя под парусиновым тентом, они остались одни. Усталость, адское напряжение и постоянное беспокойство за своих людей так и сквозили в капитане. Он был пропитан ими, как губка водой. Джессика, сама ослабленная до крайности, насилу держала себя в руках, боясь сорваться, пытаясь сохранять душевное равновесие. Скрытый в земле костер слабо высвечивал их осунувшиеся лица и почти не проникал между сплетением ветвей над их головами.
Интуитивно Филлмор чувствовала и понимала его состояние: озлобленную молчаливость, рассеянность. Как ей всё это было знакомо! Она не сбивала Преображенского с мысли, словно не замечала его угрюмого молчания и по-давленности, когда он курил табак или прихлебывал кипяток.