Блещущие далеко на западе спицы молний куда-то пропали, и нежная слюдянистая паутина седого дня позолотилась робкими лучами солнца. Она чутко прищурила густые ресницы, всматриваясь сквозь пустую слепоту голых ветвей иссохшего дерева, разглядывая многочисленные извивы берега, где ей стоило остановиться и выбрать удобное место для купания. Но всюду подход к воде ее не устраивал. Камни и валуны – нет, ей хотелось песка и нормального спуска к реке. Аманда еще раз всмотрелась в рельеф берега – тщетно, ах, нет,– там, впереди, ярдах в семидесяти – восьмидесяти левее, тянулась небольшая желтая по-лоса песчаника. Она направилась было к ней, но вдруг вспомнила настоятельную просьбу, а скорее приказ капитана: не уходить далеко. Аманда прошла еще с десяток шагов, но чем ближе она подходила к намеченному месту, тем сильнее ее охватывало внутреннее волнение. В свое время барон сказал, что она излишне чувствительна… Аманда и сама это знала и признавалась себе, что отличалась богатым воображением с детства… Не могла поручиться она, что и сейчас это было не так, но, с другой стороны, в такой сводящей с ума глуши разовьется чье угодно воображение, и поэтому, успокаиваясь этим доводом, убеждаясь в наивности подобных мыслей, леди заставила себя ускорить шаг. «В конце концов, это просто глупо,– говорила она себе.– При мне мой пистолет… а такой пустяк, как семьдесят, пусть даже сто ярдов, погоды не делает!»
Однако, хотя погода и разгулялась – ветер стих, а солнце улыбалось теплее,– скалистые синие вершины вдали напоминали собой окаменевшие черные фигуры людей и, казалось, чем-то угрожали…
Свернув с едва намеченной зверьем тропы, Аманда стала спускаться с крутого холма к реке. Песчаная коса оставалась скрытой за обломками скал, но она была твердо уверена, что приближается именно к выбранному месту. Она миновала хаотичную скальную россыпь, и пред нею вдруг открылся вид потрясающей красоты. Безбрежный обзор уходящей вдаль водной мощи, бледно-желтая полоса песка, серые, черные скалы, поднимающиеся прямо из свинцовой груди Колумбии, крутые и неприступные, как стены средневековых бастионов; их покрывали цветы и травы. Аманда прикрылась ладонью от солнца, алые и белые соцветия свежо и торжественно горели на темно-зеленом фоне мелкой травы.
Она еще раз прислушалась: нет, кроме монотонного гула реки, редкого крика сокола, что низко парил над берегом, больше ничего слышно не было.
«Господи, какое величие и красота,– она спустилась к самой воде.– Берег такой чудесный, что я его почти боюсь…»
Аманда в последний раз осмотрелась: всё тот же уныло парящий силуэт птицы, далекие предгрозовые облака и теплый, играющий с волосами и платьем ветер.
Накопившееся за дорогу неудержимое желание смыть с себя грязь было столь велико, что, позабыв о всех условностях, светских табу и шорах, она быстро, насколько позволяли крючки, подвязки, бретельки, шнурки корсета и прочие хитрости женского белья, сбросила с себя всё и, слившись красивым