Каждую минуту рискуем быть подвержены новому нападению туземцев, кои настроены к нам крайне враждебно… Но странное дело – человеческая сущность: чем тоньше лед, тем больше хочется убедиться нам, выдержит ли он…»
Перо клюнуло в склянку напиться чернил, когда раздался голос денщика:
– Никак опять перо маете, вашескобродие? Отдохнули бы, ангелуша. Лица на вас нет, намахались топором. От меня вы, родной, ничего не скроете. Баловство одно. Вижу, есть у вас что-то на душе…
– Ну, что мнешься с ноги на ногу? – Капитан улыбнулся старику, предлагая сесть рядом.
– Да ревматизма разыгралась, Андрей Сергеич. Всего и делов-то. К погоде, чай.– Палыч, тяжело справляясь с одышкой, присел на траву.– Вот тебе и матросская лямка… Живем бродягами, а у них завсегда и бродяжья смерть…
– Чугин с Соболевым вернулись? – Андрей проводил взглядом беззаботную стрекозу, слетевшую с его сапога.
– Да чой-то нет пока. Черт знает, где их носит, бедовых. Тараканов говаривал, ручей неподалеку… Должны скоро быть. Лишь бы не пообедал ими кто, да на копья не напоролись.
– Соболев матрос бывалый,– капитан на секунду прислушался к далеким раскатам грома.– Ты вот что, любезный,– он потрепал денщика за плечо.– Как разумеешь, для чего человек живет на земле?
– Ась? – Палыч удивленно дрогнул усами.
– Человек, говорю, для чего живет?
– А это, голубь вы мой, смотря где он каблуки стирает… – философски жмуря глаза и выдерживая паузу, откликнулся старик.– В Туле или Охотске одно, опять же, ежели столицы взять… Тот, к примеру, наперекор всем по одной тропке идет, к наукам тянется… А другой за копейку готов удавиться и держит подо лбом одно: пусть я сдохну, а тятьке, один бес, назло нос откушу… Здесь дело хрупкое, барин… Вы вот всё, сокол, вопросами задаетесь, муки от жизни терпите, как Христос… А вам бы жениться надо… Душа бы покоем взялась, детишек бы народили, чтоб как гороху в стручке… Матушка-то ваша, Анастасия Федоровна, уж как бы рада была… как рада… Но вы ведь сызмальства упрямый… – сокрушенно покачал головой Палыч и, обрывая мысль, принялся разглядывать свою обутку, тихо напевая:
Ой вы, годы-скороходы…
Волос белый – рот пустой…
Андрей усмехнулся дидактике денщика, но спорить