Я не хотел пока раскрывать всех своих планов, но, как это часто со мной бывало, импульсивность моей натуры в самый ответственный момент подводила меня, и вместо осторожного объяснения, я выпалил:
– Я хочу стать мастером.
Лесовой так и подпрыгнул.
– Вот тебе, бабушка, и капустная голова! – это у него была такая глупая присказка, которую он говорил в минуты крайнего удивления. – Это каким же таким мастером?
Я покрылся пятнами и только хотел было объяснить Лесовому, что я задумал, как в комнату вошла бабушка. В руках у неё был поднос с пирогами.
– Ох, и получились пироги на славу у нас с Матрёшей, на диво-дивное. Гляньте-ка, так и пышат, так и пышат!
Матрёша была девушка из села, что помогала бабушке по хозяйству. И то правда, на пироги была особая мастерица.
– И с грибами, и с картошкой с салом, и с капустой квашеной.
«Да уж, с капустой – это было очень по теме!» – подумал я, и мы с Лесовым переглянулись.
Видя моё замешательство, Лесовой понял, что я не желал бы до поры делиться с бабушкой своими замыслами, и потому остаток вечера мы провели в карточных играх, разговорах о покосе, о том, как куры перестали нестись, и о приметах – будет ли зима долгой и лютой или не очень. Скоро у них, по обыкновению, завязался спор.
– А я вам говорю, Пётр Петрович, – волновалась бабушка, – что куры когда плохо несутся к осени, то это к долгой зиме, да со снегом больше обычного. И белки вон желудей насовали по всем клумбам, копать не повыкопать, вон как цветник под окном перелопатили, ироды! Три куста розовых начисто повыдергали.
– Да вы на скорлупу этих желудей внимательно смотрели, уважаемая Наталия Игнатовна? – не сдавался Лесовой, теребя воротник кителя. – Да она тонёхонька, что тебе папиросная обёртка, а значит, снега много не будет. Это я вам говорю… сто раз мной проверено…
Но бабушка и не думала ему уступать, и они начинали всё сначала.
Заскучав от их споров и немного обескураженный отрицательной реакцией Лесового на мои планы, я поковылял к себе. Если не он мне поможет, то кто? – переиначил я про себя знаменитый библейский стих.
Но перед самым уходом полуоткрытая дверь спальни скрипнула и отворилась. На пороге стоял Лесовой. Я понял, что бабушки рядом не было.
– Ты это, Аким Родионович, зря так насупонился. Ага. Покумекать тут надо, так с ходу не решишь. Ты бы мне наперёд толком объяснил, какая муха тебя укусила, зачем тебе, барину, мастерская. В артель, что ли, задумал поступить? К Тенишевским?
«Да какой я барин, – подумал я, – смех один». А Лесовому сказал:
– Пётр Петрович, кроме вас, мне никто не поможет. А мне очень, очень надо! И при том, – добавил я, – никакой я не барин. Вы же сами знаете. Мы из разночинцев.
Он снова посмотрел на меня с любопытством, помял в руках картуз и, собираясь уходить, сказал:
– Ну ладно, разночинец-фантазёр, пораскинем мозгами, что да сё. И главный-то вопрос – для чего. Бывай, Аким Родионович, доброго здоровьичка.