Поскольку никто другой в комнате отвечать на эту реплику не стал, Трой тоже воздержалась.
– Не пора ли нам заняться елкой? – обратилась она вместо этого к миссис Форрестер.
– Надо подождать Хилари. Вы ведь, наверное, уже заметили, как он любит руководить.
– Какое веселое общество нас ожидает, просто как в мюзик-холле, если можно так выразиться. Только вообразите себе этот блестящий съезд! – не унималась Крессида. – Тюремный начальник. Тюремный врач. Тюремная стража. Тюремный капеллан. Я уж не говорю о молодой тюремной поросли, о достойной смене, так сказать… И еще – как я могла упустить! – прольется золотой дождь соседей, не слишком знатных и никак не младше семидесяти каждый. Вот уж повеселимся всласть.
– Мне ровно семьдесят, а моему мужу – семьдесят три.
– Ну, вот видите! Вы еще в нижней возрастной категории! – Крессида залилась смехом. И вдруг, внезапно бухнувшись на колени прямо перед миссис Форрестер, девушка откинула назад блестящую гриву шелковистых волос и молитвенно сложила ладони. – Поверьте мне, пожалуйста, я совсем не такая безнадежно ужасная, какой себя выставляю. Вы оба были ко мне бесконечно, фантастически добры! Всегда-всегда. Вы просто не представляете, как я вам благодарна. Когда мы с Хилли поженимся, ему придется изо всех сил лупить меня, чтобы выбить всю дурь. Знаете, как по гонгу лупят – БАМ, бам!!! И вот увидите, я стану просто шелковой. Тетушка Колумбина, милая, хорошая, умоляю вас, простите меня за все.
Трой подумала, что, обладай старая леди даже силой горгоны Медузы, ей не удалось бы сейчас заставить это юное существо окаменеть. И в самом деле, уголки губ миссис Форрестер тронула даже легкая улыбка.
– Полагаю, дорогая, ты ничем не хуже и не лучше основной массы своего поколения, – заключила она. – Чистоты и свежести тебе, во всяком случае, не занимать.
– О да, я чиста, как слезка ангела, и свежа, как огурчик, правда ведь? Как по-вашему, тетя Колумбина, смогу я украсить собой дом Хилли хоть немножко?
– Внешним видом так уж точно, – отвечала пожилая дама. – Что есть, то есть. Остальное будет зависеть от поведения.
– От поведения, – задумчиво повторила Крессида.
Воцарилось молчание. Поленья потрескивали в очаге. Легким дуновением воздуха откуда-то из-под самого потолка слегка качнуло «ветку поцелуев» на ее мишурном шнурочке. Из столовой, отделенной от гостиной толстыми стенами и дверьми, донесся приглушенный смех Хилари. И тоном, столь поразительно далеким от давешнего, что разницу уловил бы и глухой, мисс Тоттенхэм задала очередной вопрос:
– Тетя Колумбина, а могли бы вы назвать меня «великой грешницей»?
– Господи, о чем ты, дитя мое? Что случилось?
Девушка открыла парчовую золотистую сумочку и вынула сложенный вдвое листок бумаги.
– Это я нашла у себя под дверью, когда ходила переодеваться. Хотела дождаться Хилари. Но, наверное, вам обеим тоже надо показать. Вот, пожалуйста.