Зато, вместо толпы фанаток, – из-за куста акации выскочила совершенно черная, гладкая и блестящая на солнце кошка; и, вместо того, чтоб спокойно перебежать Косте дорогу, – остановилась прямо перед ним; уставилась зелеными глазищами, и нагло мявкнула. Костя вздрогнул от неожиданности, пробормотал:
– Так оголодала, что ли… Ну, нет у меня ничего, киса…
Кошка снова издала мерзкое мявканье, похожее на ехидный смех, затем презрительно повернулась к Косте хвостом, – и скрылась на противоположной стороне дорожки. Солнце к тому времени начало заволакивать облаками….
Я, конечно, прекрасно понимал, что кошка обращалась не к Косте, – но не мог я пока вернуться! Никак не мог. Анжела любила Костю. Я любил Анжелу. Для меня встреча с ней была не знакомством, а узнаванием. Я знал, что мне нужна она одна во всем мире… или мирах? Хотелось спросить – какой же сейчас, все-таки, год. Но, – у кого? Костя не думал об этом, и прочесть в его мыслях я не мог. Насколько я мог судить, был несколько более ранний временной период , чем тот, где обитали мы с Астарием: лет 10–15–30 назад. Приличный срок в человеческой жизни.
Покинь я Костино тело сейчас, – потеряю Анжелу навсегда, не зная точного места и времени событий, если только, конечно, Астарию не захочется помочь мне. Но не мог я позволить себе зависеть только от причуд старика. Хотя, даже если, допустим, – я найду ее позже, но буду находиться в другом теле, – она ведь любит Костю. Но не могу же я вечно быть Костей? Что же придумать?
Раздался резкий визг тормозов. Костя мгновенно подался назад, оказавшись на тротуаре, с которого, уже было шагнул на переход под красный свет светофора (вот чем опасно вторжение чуждого, – да еще такого тормознутого, и влюбленного, как мое, – сознания).
Спасибо реакции Кости, и водителя синего москвича. Тот, кстати, возмущенно гуднул, обернулся, сурово погрозил мне (в его жесте мне померещился Астарий), – и умчался.
Теперь уже все небо покрылось тучами, начался дождь. Сначала посыпали редкие капли; затем все сильней и сильней. Костя шагнул под козырек серой пятиэтажки с зеленой вывеской: «Аптека»; огляделся. Сразу же за рекламным щитом с улыбающимся стариком (мне показалось, или он вылитый Астарий? Не показалось, – старик подмигнул мне) и надписью: «Винпоцетин. Его вы не забудете никогда!», находился телефон-автомат. Пока Костя набирал номер такси, – я читал нацарапанное рядом с телефоном: «Лена-дура», «Вовчик казел», «Леша», обведенное сердечком, – без пояснений, и, – кроме них, – стандартных и радующих сердце, – несколько иное: «возвращайся же, кретин». Что из вышеперечисленного явно имело отношение ко мне, сомнений не вызывало.
Но я упорно делал вид, что я ничего не понимаю; думаю о том, как неприятно мокнуть под дождем, и хочу сесть в такси. Что и сделал минут через