Подхваченный резвым мотивом,
На всех заведу разговор
О нашем житье терпеливом.
Под горку покатится речь
И враз опрокинет границу,
Коль слово от слова зажечь,
Всё дальше само разгорится.
И выгорит в памяти путь,
Былинный, забытый, заветный,
Он рядом – ладонь протянуть,
Но вдруг зашатаюсь под ветром.
Не стану раскачивать Русь,
Пожухну, как травы к Успенью,
И правду, которой боюсь,
Опять рассказать не успею.
С размаху шагну в забытьё,
И буду в сомненьи минутном,
Смотреть, как дыханье моё
Густеет во времени смутном.
В каждом прожитом дне понимания больше и грусти,
С каждой спичкой зажжёной и сам, словно хворост, горю,
А забудусь на миг, и несут меня лебеди-гуси
Через лес, через дол, через долгую память мою.
Открываются дали и вижу я мать молодою,
И отец-молодец, с ним любая беда – не беда,
Каждым утром меня умывают живою водою,
Чтоб с меня худоба уходила, как с гуся вода.
Над землёю моей, над уснувшей с усталости Русью,
Над вороньим гуляньем, затеявшим суд-пересуд,
Сколько силы хватает, несут меня лебеди-гуси,
Сколько крика хватает, зовут мою память, зовут.
То дорога легка, то вокруг облака без просвета,
То дымком от печи, то пожаром потянет с земли,
Золотыми шарами и мёдом нас балует лето,
Серебром осыпают усердные слуги зимы.
Но не долг полёт, возвращенье всегда неизбежно,
Оборвётся забвенье, проститься и то – не успеть,
И смотрю я назад, и такая мне видится бездна,
Что оставшейся жизни не хватит её разглядеть.
Кто мне истину откроет,
Светом тьму посеребрит,
Не с того ли ветер воет,
Что душа моя болит.
Кто удержит равновесье?
Кто пошлёт благую весть?
Есть над нами поднебесье,
И земля под нами есть.
Отчего в ученье строгом
Ересь тлеет, как ожог:
То ли ходим все под Богом,
То ли все мы вместе – Бог.
Я стою пред образами,
Я держу в руках свечу,
И закрытыми глазами
Вижу дальше, чем хочу.
Вот и кончилось время прощаний,
Обустроен последний приют,
Мы уходим туда не с вещами,
Вещи дольше обычно живут.
Их удел средь завалов подённых
Дольше века из рук не сходить,
Чтоб ещё на земле нерожденных
И уже неживых породнить.
Чтобы утром в тягучем тумане
Слышал я сквозь столетний гранит,
Как у прадеда в чайном стакане
Колокольчиком ложка звенит.
Ни имён ни могил, будто прошлого нет,
Лишь по крови с землёю родство,
Но качнусь от того, что мне смотрят во след,
Оглянусь