Она знала, как там сейчас тепло и уютно. Не раз Лера с ребятами с их улицы пережидали бурные летние грозы, или коротали осенние ненастья, рассказывая друг другу страшные сказки и разные истории. Правда, там находился строгий сторож, который гонял ребят от печи. Ведь когда печь гасили, в ней долго ещё сохранялась высокая температура, и даже можно было угореть. Только через несколько дней сильный жар спадал, а солома внутри кирпичей выгорала и выветривалась с угаром. Тогда сторож был уже не такой сердитый, и можно было сидеть на печи под её крышей без опаски.
Лера украдкой заглянула внутрь узнать, на месте ли сторож, чуть-чуть раздвинув грубый брезентовый полог с прорезью в середине, который с торца защищал кирпич от внешней сырости. Через этот полог попадали и рабочие, которые укладывали кирпич в печь для обжига. Потом засыпали его ровным слоем земли, в несколько сантиметров толщиной, как одеялом, – для равномерного прогрева сверху. В этой печи кирпич-сырец медленно превращался в настоящий, всем известный, красный строительный кирпич, из которого потом строят дома и кладут печи.
Сторожа не было. Это обрадовало девочку. Значит, печь погасили несколько дней назад. Она боком втиснулась внутрь в тёмный и тёплый, – и от этого очень уютный, – полумрак. Немного привыкнув к нему, Лера присела с краешка на небольшую тёплую кладку из кирпичей, наподобие скамеечки, – наверное, её сделал для себя сторож…
Оглядевшись и привыкнув к полумраку, она вдруг с удивлением увидела под ногами рассыпанные всюду в большом количестве лесные орехи – их в посёлке ещё называли кто лещиной, а кто фундуком. Неизвестно кем принесённые, они лежали под крышей на кирпичах сплошным ровным слоем. От поверхности печи шло горячее тепло, а сверху калились орехи. Лера подняла несколько штук и один разгрызла. И захрумкала сладковатым ломким ореховым ядрышком. Она взяла ещё один орех, потом ещё, – почувствовав, как сильно проголодалась.
Под пологом Леру незаметно сморило тепло. Она задремала. Но, через какое-то время очнувшись, испугалась, что её могут застать возле чужих орехов. Быстро сунув одну горсть в карман пальто, и опасливо озираясь, вышла на улицу. После печи ей в лицо и шею, не защищённую шарфом, резко плеснул холодный и резкий ветер.
Инстинктивно сберегая тепло своего тельца, она втянула голову в плечи, а голые кисти рук (варежки были потеряны ещё в самом начале зимы) – в рукава пальтишка. Было уже совсем темно. Она не знала, сколько теперь времени. Но подумала, что, наверное, уже поздно, потому что только в некоторых соседних домах тускло светились окна.
Съёжившись от холода, потопталась в нерешительности, не зная, куда идти. Понуро и нехотя волоча портфель за ручку и спотыкаясь в темноте, она поплелась к дому. Подойдя, украдкой посмотрела в окно, – там горел свет. Лера побоялась стучать – вдруг дома мать. И она решила переждать, когда все лягут спать и уснут.
Тогда она спустится через прореху на крыше коридора и потихоньку