С тех пор Ицхака стало очень злить, что йешива-патрон на одном из титульных листов своих печатных изданий постоянно публиковала информацию о том, что у неё есть филиал в нашем городе. Он логично предполагал, что сборщики пожертвований на йешиву рекламируют перед спонсорами и жертвователями наличие филиала в Риге, и таким образом фактически собирают средства и на наш Бейт-мидраш тоже. И потому, как он думал, они должны элементарно делиться. Однако Ицхак никогда не говорил об этом рош-йешиве (глава йешивы, её духовный лидер) открыто и прямо – он считал такое поведение некультурным и «политически некорректным».
В связи со своим почти параноидальным страхом, что кто-то из израильской йешивы хочет его «подсидеть», Ицхак всяческими путями «сводил на нет» все попытки прислать к нам оттуда своих шлихим (эмиссаров). Поэтому я не исключаю, что рассказанная Гершоном П. со слов Нины Михайловны история могла, в принципе, иметь место. Теоретически могло произойти так, что один из «экс-советских» эмиссаров, со свойственной некоторым из них бесцеремонностью, мог заявиться в Бейт-мидраш без предупреждения, или с предупреждением, но без приглашения, что в Латвии тоже считается большим свинством. И гостю, соответственно, была показана «кузькина мать», чтобы впредь всем прочим неповадно было. Но Ицхак утверждал, что вся эта история от начала до конца является чистой воды вымыслом.
Однажды страхи оказались напрасными. Ицхаку позвонил незнакомый ему религиозный еврей и сказал, что он проездом в городе и хочет посетить наш Бейт-мидраш, «чтобы поделиться опытом». Ицхак со страху основательно растерялся, но каким-то шестым чувством понял, что на сей раз всё же следует позволить незваному гостю переступить порог нашей обители. Гостем оказался приятный и достойный еврей из южных общин – Барух Б., который хотел проверить, заслуживает ли Бейт-мидраш того, чтобы Барух передал ему какие-то пожертвования. Наше заведение произвело на него благоприятное впечатление, и с тех пор, как я понимаю, ещё не один раз Барух оказывал материальную помощь Бейт-мидрашу.
Вообще со многими своими коллегами по йешиве, с которыми Ицхак учился ранее, у него были напряженные отношения. Я предполагаю, что одной главных причин этого была «гомосоветикус-образная» культура поведения некоторых из них, от которой он – «простой русский парень», как он себя иногда в шутку называл, – бежал всю свою сознательную жизнь, как от собственной тени. Однако и «культура» самого Ицхака иногда хромала. Так, он рассказывал, что однажды сел в автобус, предварительно покушав чеснока. Какая-то старуха-пассажирка стала орать на латышском языке: «Типлуоку смака! Типлуоку смака!» («Запах чеснока! Запах чеснока!») Ицхак был пристыжен и посрамлён.
Автор приводит рассуждения Ицхака с единственной целью: чтобы через их