Прости меня. Я не говорю этих слов вслух, прошу прощенья молча, веря и надеясь, что ты там услышишь. Я тебя не услышала. Что это было во мне? Ребяческая беспечность? Черствость? Я не могу объяснить и сейчас, а тогда я и не чувствовала никакой вины. Это я сейчас понимаю, приближаясь к тем твоим годам, к твоей немощи, как физически тяжело было тебе. Уезжая, ты забыла выключить свет в своей комнатке. Тебе, больной, пришлось возвращаться. И ты знала, что не сможешь еще раз приехать сюда и спокойно умереть: сил уже не хватит. Я не знала этого. Или не видела. Или не хотела видеть. Прости меня.
Благодаря бабушке Нюре у меня с братом было детство. Какие забавы у деревенских ребят летом? Во-первых, во-вторых и в-десятых – озеро! К этому озеру она нас и водила, для нас это было море. Мы, наверное, не вылезали из воды, и все берега были тщательно исследованы, раки выловлены, коряги сосчитаны. Поля с пшеницей, росшей через дорогу, – это другая история. Когда пшеница еще до конца не созрела, нужно потереть колоски на ладонях, а мягкие молочные сладкие зернышки – в рот. С чем можно сравнить этот вкус? Не знаю, это просто непередаваемо. Однажды я подавилась остью от пшеницы. Спасла меня тогда тоже бабушка: заставила жевать корочку хлеба и проглатывать. Эти летние походы в Нестерково породили со временем ностальгию по малой Родине, и сейчас иногда мы с братом вместе или по очереди навещаем по весне, пока еще не заросло все травой, «тот уголок земли». Нет уж и нашего дома: давно разобрали на дрова, а на его месте выросли молодые осинки, скоро лес будет. Дом соседки сгорел, а от дома бабы Марьи осталась черная куча хлама, и, как когда-то дом, она тоже опирается на большую ель. Банька, топившаяся по-черному, обозначена грудой камней. Но детские воспоминания пересиливают эти удручающие картины. В них по-прежнему жива бабушка, она, окутанная сладким дымом, варит что-то вкусное на маленькой уличной печурке, а мы, счастливые, беззаботные, купаемся в озере. Все девяносто два дня лета.
Александра Груздева
Как вино в землю
Поезд перестукивал, пересчитывал давно знакомые ему стыки рельсов. Проводница недовольно глянула на меня из-под атласных шнурочков-бровей, когда я, с пузатой дорожной сумкой на плече, появилась в поле ее зрения, в проеме служебного купе.
– Выхожу, – напомнила я.
Она кивнула, протянула мне сложенный гармошкой,