Тот взял. Но вдруг Мими выхватила лист и демонстративно его изорвала, глядя в глаза сопернице.
– Канай отсюда.
Гостья тихо удалилась. Только у двери она обернулась – Ленька провожал ее тусклым взглядом, та ему подмигнула, и оттого взгляд его загорелся.
Через минут десять труп моремана был утрамбован в матрац, завернут поверх в рогожку, для приличия.
– Так, с этим делом на Обводный. Сложите на санки пару стульев. Вот этот сломанный пойдет. С понтом мебель везем. И все, и дело с концами.
– Так лед же.
– Я ж ведаю, хде прорубь, – возмущался Дед. – Чижики, карманы его проверили?
– Дык к весне труп нечистого ж и вовсе до неузнаваемости…
– Я не про то. Мамон нашли? Мож, деньги были?
– Денег нет.
– Эхх, рыбам тоже есть надобно, – сказал Бенька, поглаживая рогожку.
– Странноватый ты, Басс, эх странноватый.
Через час, когда все было сделано, компания вернулась к столу, на сей раз заставив новыми бутылками стол.
– Мишка Корявый, – сказал Дедка, показывая Леньке пальцем в бугая. – Это Сашка Рейнтоп – он же Пан.
Тот кивнул одобрительно и поклонился.
– Я понял.
– Готовы помогать.
– А то ж.
– Корявый у нас на Мурманской «железке» трудится, поездушничает.
– Гимаю, так сказать, у зазевавшихся путешественников Раньше был еще и форточником, по малолетке, сейчас разросся. Не могу. А вообще, я охотник.
– Да, профессионал.
«Мишка форточник, забавно», – подумал Пантелеев и улыбнулся.
– Ни-и-иикто не жаловался. Гы, – вставил заикаясь Мишка. – Неуловимый я. Мне нет равных, ключник я, любую отмычку за секунды отопру. Тиснул как-то шкатулку тройную, купюрницу, прямо из вагона, пока все спали. Никто и не чухнулся. В ней 125 тысяч целковых было. Новенькими. Гуляли дней десять, – хвастался детина Корявый.
– Сашка Пан, он профессиональный ширмагал (карманник), один из лучших в Петрограде, – продолжил Дед. – Спомянь. Про них сказывал. Да.
– Я вот в перонной суматохе не дремлю, – начал было Пан, занюхав первача соленым хлебом. Движения его стали шире, а слова путанней. – Завижу у зазевавшегося нэпмана чемодан. Тот выходит из вагона такой важный, бобер, короче. Толстый дядя в заграничном костюме, такой в шелковом галстуке, в руках два саквояжа. Представили? Пугливо озирается родной, эхма, дабы шо не уперли. А я-то, ясен красен, его уже веду. Я притираюсь к нему и колю острым шилом в толстый бок. Тот визжит, як боров. Естественно, чемоданы свои бросает. И тут я подцепляю эти оба саквояжа и был таков под крики «Держите! Украли»! А я фю-ить – и нет меня!
– Они тебе еще любую волыну достать смогут. Для твоих ребят, – заметил Дед.
– Ловкость рук, – улыбается Пантелеев. – Пан, откуда сам?
– Как откуда? Говорок не слышишь? Сам я одессит. – И он достал гармонику:
Я родом из Одессы,
Где все так любят песни,
С судьбою