Так постепенно вокруг батюшки обнаружился круг лиц, которые возжелали все оставить по его слову, чтоб искать на земле только единого, – все больше юные души, еще не узнавшие полностью жизни с ее неизбежными скорбями. Здесь были и семейные, которые в батюшке имели своего отца и печальника, вникающего внимательно во все горести их положения: нужду, болезни детей, их воспитание. Были представители интеллигентных профессий, которые в батюшке находили себе советчика, своего благодатного покровителя, который, не отрывая их от основной работы, учил, что прочно только то, что делается о Господе. Приходили к батюшке и монашествующие со своими иноческими скорбями и томлениями, в нем они имели точно столп и защиту. Были здесь и пожилые люди, которые в батюшке, младшем их по возрасту, видели отца и благодетеля; со слезами, крестясь, уходили они от него, сознавая, что им еще много нужно учиться тому, о чем говорил батюшка, зная, что они хотя и стары, но не опытны в добродетели; многим хотелось очистить душу, жажда покаяния связывала их с батюшкой неразрывной любовью. Приходили и те, которых мучила совесть, и они, изнемогая под бременем ее мучения, приходили для того, чтоб облегчить ее, получить поддержку, попросить о помощи, приблизиться ко всеисцеляющей благодати в таинстве покаяния.
И вот все эти люди в конце вечерней службы вереницей тянулись на клирос к батюшке, терпеливо ожидая своей очереди; тихо и медленно поднималась рука батюшки, благословляя народ; некоторые уходили, удовлетворенные полученным благословением, другие шептали два-три словечка, некоторые в стороне дожидались, чтоб получить исчерпывающий ответ на свои вопросы. Тихо мерцали лампады перед иконами длинного храма-корабля в честь Боголюбивой Божией Матери, тихо было среди многочисленных гробниц, стоящих рядами по обе стороны у окон; служба кончалась, народ постепенно тихо расходился, прикладываясь к большому старинному распятию в конце храма.
Но деятельность батюшки не во всех находила себе сочувствие. Были голоса среди народа, которые говорили, что рано он начал старчествовать; были скорби и от братии. Но батюшка, который принимал делание свое как послушание, данное ему Богом и благословением архиерейским, терпел эти скорби разумно и с рассуждением, находя во всем и всегда повод для спасительного самоукорения. Таковым соблазняющимся можно было бы ответить словами преподобного Петра Дамаскина: «Не всякий, кто стар летами, уже способен к руководству, но тот, кто приял дар рассуждения».
Обладая слабым здоровьем, батюшка совершал литургию только