– Хо-хо! – воскликнул вдруг король и сделал большой глоток вина. – Мое присутствие никогда еще не было помехой веселью. Твой бас, друг Жан, кардинальский баритон и тенор Тристана весьма единодушно звенели в моих ушах, когда я стоял перед дверью. Почему же теперь ваш хор умолк?
– Государь, – отвечал профос своим тихим, старческим голосом, – без мейстера мы не находим надлежащего тона.
– Разве ты сегодня не в голосе, друг Оливер? – спросил Людовик, прищуриваясь.
Неккер, наливая королю крепкого янтарного вина в золотой бокал и накладывая на тарелку сильно приправленное каперсами и шампиньонами тушеное рагу из жаворонка, отвечал вежливо, склонив голову:
– Его высокопреосвященство уже определил, что мой голос под влиянием грозы покинул свое обычное местопребывание и переселился в кишки.
Король громко засмеялся:
– Вы судите по опыту вашего толстого брюха, монсеньор?
Кардинал хлебнул отличного бургундского вина, посмаковал его на языке, с очами, устремленными ввысь, и проглотил с задумчивым видом.
– Нет, ваше величество, – промолвил он с улыбкой, показывая свои желтые крепкие зубы, – я судил на основании более сложных данных. Основным же пунктом моих соображений было вечно тощее чрево вашего величества.
– Пресвятая Богородица! – воскликнул Людовик. – Из меня вышел бы хороший Папа, коли бы я мог понять вашу логику, Балю.
– Его высокопреосвященство, – забасил Жан де Бон, лицо которого уже покраснело, как кирпич, – его высокопреосвященство исходит из того положения, что, по пословице, только худые петухи… хе-хе… годятся в дело… хотя своим чисто личным примером он не без успеха опроверг это утверждение.
Король пил не переставая, глаза его сверкали странным блеском. Он схватил бокал и вскричал резким голосом:
– Вы в ударе, господа советники, дальше, дальше! Но каким же путем можно прийти, по вашей теории, от моего петушиного чрева к дурному настроению мейстера Неккера?
Кардинал поймал губами последние капли из своего кубка и, берясь за кружку, мягко произнес:
– Путем не всегда христианской любви к ближнему, государь.
Людовик ухмыльнулся:
– А как от любви к ближнему перейти к мрачному Оливеру?
Мужчины не рискнули ответить. Анна беспокойно взглянула на мейстера, который молчаливо и с неподвижным лицом наблюдал за королем. Среди внезапно наступившей тишины раздался тяжелый удар грома. Король вздрогнул и осенил себя крестным знамением.
– Куманьки, – заговорил он изменившимся голосом, – вы знаете, что иногда я бываю религиозен не только из-за политических соображений, но и вследствие внутренней потребности. Сейчас я в настроении быть суеверным. Этим я хочу сказать, что вы не должны мне больше отвечать.
Балю и Жан де Бон молча уткнулись в кубки. Господин Тристан, тихо пивший и тихо евший, обвел присутствующих ироническим взглядом и негромким, спокойным голосом заявил:
– Так как непогода лишила дара речи, по-видимому,