Он нежно взглянул на нее и поцеловал.
– Игра будет очень серьезная, Анна, моя дорогая жена, – сказал он грустно, – от меня требуют очень высокую ставку.
Взглянув на него с огорчением, она почувствовала, как он потрясен; она еще ни разу не видела его таким расстроенным и потому поняла, что отчаяние это касалось не его лично, ведь он никогда не сдавался без боя, не отступал ни перед каким жизненным затруднением; инстинкт любви подсказал ей сразу, какого рода была ставка и непосредственно грозящая опасность.
Однако она задала ему только один вопрос:
– Ты раскаиваешься, Оливер, что приехал сюда?
– Быть может, я раскаиваюсь в том, что мы приехали сюда, – отвечал он с тяжелым вздохом. – Ах, Анна, – быстро продолжал он, как бы защищаясь, – это трудный и бесполезный вопрос. Ведь этот демон сидит уже так глубоко во мне или я в нем, что еще вчера, еще сегодня утром я нашел бы подобный вопрос бессмысленным, теперь же могу дать на него только бессмысленный ответ.
Вдруг он откинул голову назад, сжал виски кулаками и зарычал, как раненое животное.
– Это моя вина, – стонал он, – это моя вина! Я был слеп, я был глух!
Анна побледнела и с расширенными от ужаса глазами отшатнулась, вся дрожа.
– Оливер, – спросила она беззвучно, – Оливер! Ставка – это я?
Неккер взглянул на нее; его лицо было искажено, но глаза уже стали жесткими. Анна тихо и с нескрываемой скорбью простонала: «Великий боже!» – и, всхлипывая, тихо опустилась на стул. Оливер закричал:
– Ты не должна плакать, Анна! Иначе у тебя будут красные глаза!
Женщина вскочила, как будто ее ударили. Она бросилась к мужу и встряхнула его за плечо.
– Оливер, – задыхалась она, – Оливер, ты сам хочешь того, чего он хочет?
Он покачал головой с такой болезненной, с такой душераздирающей улыбкой, что Анна закрыла глаза и прижалась к нему.
– Он хочет того, чего я не хочу, – тихо заговорил Оливер, – но ведь он мой король, мой повелитель. И в конце концов, чего он хочет? Он хочет весьма немного, Анна. Он делает нам обоим честь, приглашая нас сегодня вечером откушать за его столом. Вот и все. Разве это много, Анна? Ну, так вот сейчас мы приоденемся и наведем на себя красоту, Анна!
Они пошли в спальню. Когда Оливер увидел ее молодое тело во всей его прекрасной, невыразимо знакомой наготе, он раскрыл свои объятия, как бы желая обвить ее. Но он не приблизился к ней, и она, неподвижная и словно пришибленная, осталась в своем углу.
– Анна, – прошептал он, и его руки медленно и как бы безнадежно опустились. – Анна, твой дух – от моего духа, и таким он останется; твое тело – это тело моей любви, и его могут у меня отнять; Анна, если его возьмут…
Он прервал себя и стал одеваться, тщательно и медленно. Анна, устало следившая за его лицом, видела, как оно становилось все холоднее, все жестче. Потом Оливер деловито осмотрел жену. На ней был тяжелый наряд из желтой узорчатой