– Ты сам, Углай, и сказал – с потолка!
– О, и прямо в чашу? Ну, тогда понятно… Погоди, а яд где? И навозная куча…
– Заткнись, Евтындра! Дуриамон, ты меня достал! ещё скажи, на чердаке был труп, который истек кровью от яда!
– Ну да, правильно! Яд был в чаше с чаем, которую выпил Охромбек, возведя глаза к небу, пожевав кончик бороды, как велит обычай, и сказав: «Ну, чай, пора и к столу!»
– Но как яд попал в чашу, ты, слизняк недоношенный!
– Зря кипятишься, Углай! Если бы ты был мудр, то понял бы, что сам уже ответил на все свои вопросы… Отравлена ли кровь отравленного?
– Само собой, так гласит Предание!
– Следовательно, могла кровь убитого, просочившись с чердака через потолочные балки, упасть в чашу и отравить чай? А, могла? Говори!
– Ну могла…
– Что же ты не понимаешь в этой истории про Кровавый Чай? Или вино совсем затуманило твой несчастный разум? Даже глухой Евтындра понял – вон, кивает, смотри! Объясни всё этому пьянице, Евтындра, как ты умеешь это делать!
– Слушай, Углай! Когда Охромбек возвёл глаза небу и, пожевав кончик бороды, как велит обычай, сказал: «Ну, чай, пора и к столу!» – он заметил, что в его золотую чашу – самую красивую и дорогую чашу во всей округе! – медленно капала с потолочной балки отравленная кровь отравленного! Но не пить после этих священных слов уже было нельзя!
– О-о-о, я сейчас сблюю от вашей истории! Кто был отравленным?!!!
– Как кто? Охромбек!
– Как он оказался на чердаке, придурки?
– А ты, выпив отраву, да ещё с кровью, будешь ждать при жене и детях, когда из тебя польется всё, что может политься в таких случаях? Охромбек был умный и благородный человек – не мог он, поняв, что всё кончено, корчиться у всех на глазах, пугая малышей! Он мужественно ушел на чердак умирать – и его кровь отравила чашу! Самую красивую и дорогую чашу во всей округе!
– Погоди… а причем здесь тёща с топором?
– Как причем? Чтобы никто не подумал на неё, что она отравила Охромбека! Если ты рубишь каплунов на заднем дворе и с ног до головы обрызган кровью, только сумасшедший решит, что в таком виде можно подбросить отраву в чай! Да ещё в самую красивую и дорогую чашу во всей округе, с которой жена и дети глаз не сводят!
– Так вот почему Охромбек перед тем как пожевать, согласно обычаю, кончик бороды, сначала возвёл глаза небу…
– Конечно! Он знал, что его убила тёща, которая подарила ему эту проклятую чашу, а сама ушла рубить каплунов на заднем дворе, чтобы ему ничего не оставалось другого, как самому себя отравить…
Голоса постепенно затихали, но дремлющее сознание, привычно раскладывая услышанный уроборос, автоматически находило и другие витки, легко отспираливаемые от главного: так, «ну, чай, пора и к столу!» отспираливалось в виде мены субъекта и объекта трапезы – последним, естественно, становился обречённый Охромбек; другой виток объявлял кольцевой саму синтагму