Первая задача, которую надлежит решить нашей программе сочувствия, – это сортировка. Необходимо понять, от кого исходят чувства и кто является их объектом. Пока мы это не выясним, говорить об эмпатии преждевременно. Ведь одно дело – знать, что чувствует другой человек, и совсем другое – сопереживать ему. Возможно, вы сочтете это казуистикой, но представьте себе ситуацию, в которой каждое существо способно заражаться эмоциями и, как следствие, сочувствует другому существу, то есть готово ему помочь. Уже упомянутые удирающие от водопоя дикие гуси не могут отказать себе в этом желании, и половина из них возвращается, чтобы спасти одинокого окапи. И приятного вам аппетита, когда вы будете поедать этих гусей за рождественским столом.
Для описания этих нюансов придется воспользоваться всем богатством синонимов. Наряду с эмпатией мы говорим также о сочувствии, участии, сострадании, сопереживании, но пока не можем прийти к единому выводу относительно того, в чем именно заключается различие между ними (не говоря уже о том, что по смыслу подходит еще и соболезнование, то есть «соощущение боли»). Да и вообще, такие сложные модели поведения – это высшая математика неврологии, в которой остается еще много белых пятен и тем для дискуссий.
Но все более или менее сходятся в том, что сочувствие и помощь – это разные механизмы, которые отличаются друг от друга по уровню когнитивно сти, степени автоматизации и зависят от возраста. Главную роль здесь, по общему мнению, играет вопрос «Понимаю ли я, почему это делаю/ чувствую?». Таким образом, для простоты изложим эту мысль следующим образом: для эмпатии, как мы ее понимаем, необходимо приблизительно представлять себе, почему у нас возникло такое чувство. Эмпатия – это разделенная с другим человеком эмоция плюс некоторый минимум понимания38.
В данном отношении наши дикие гуси не могут служить примером. Они хоть и заражаются паникой от окружающих, но нет ни одного исследования, подтверждающего, что хотя бы один гусь соображает, в чем ее причина. Они просто заимствуют страх у других и считают его своим собственным. Это как подставка для тортов, стоящая у вас на кухонной полке. Вам ее кто-то подарил, но вы уже давно забыли, кто именно. Она у вас просто есть. И от кого бы эта подставка ни досталась вам в наследство, она теперь ваша. Точно так же гусь рассматривает чувства своих сородичей. Для него нет разницы, заметил он опасность лично или это сделал кто-то другой. Паника есть паника. Нельзя сказать, что гусю страшно потому, что страшно его сородичам. Нет, это его личный страх. И ввиду грозящей опасности это достаточно целесообразный подход.
Вот только вся эта ситуация имеет очень мало общего с социальным познанием. Для нее не требуется понимания. Она основана только на стремлении