Эрнест Хемингуэй. Обратная сторона праздника. Первая полная биография. Мэри Дирборн

будто внешность Хемингуэя изучена: «Эта манера одеваться не имеет ничего общего с претензионностью; это натурализм». Точно таким же образом Эрнест снискал похвалы за скромный характер, что, казалось бы, противоречило его способности овладевать вниманием окружающих. Далее Ширер говорит: «Я был поражен его прямотой и скромностью». Хэдли сказала биографу, что Эрнест был «бесценным человеком, по которому люди сходили с ума. Не только его талант, но и личность, и внешний вид были поразительными… Эрнест, можно сказать, потрясал людей».

      Когда об Эрнесте узнали в Латинском квартале, его репутация в эмигрантском сообществе возросла. И все-таки, точно так же, как он будет отделять себя от «пены» писателей-эмигрантов, которых «смыло» на Монпарнас, его ранние приверженцы стремились заявить об его отличии от тех шаблонных персонажей. По словам Бертона Раско, Эрнест признавался ему, что живет в Париже по трем причинам – дешево, смена обстановки и еще ему нравится пить вино в обед.

      Раско не отрицал, что Эрнест стал завсегдатаем уличных кафе, куда часто наведывались американцы. Малкольм Коули, писатель, знавший Эрнеста в Париже, написал незабываемые строки о прогулке мимо одного из кафе, вроде «Дома». (Рассказ Коули также свидетельствует, насколько быстро вокруг Эрнеста сформировался круг друзей и знакомых.) Кто-то за столиком поприветствует его, и Эрнест подойдет посмотреть, кто это:

      И внезапно появилась красивая улыбка, заставлявшая тех, кто за ним наблюдал, тоже улыбаться. С энергией и пылом он протянул обе руки и тепло поприветствовал знакомых. Побежденные таким приемом, они просто засияли и вернулись с ним к столу, будто с потрясающим призом.

      И все поражались тому, насколько он счастлив с Хэдли. Следующим летом тетушка Арабелла отправит из Парижа Грейс и Эду отчет: Эрнест «великолепно выглядит» и настолько счастлив, что буквально «сверкает», воспользовавшись наречной формой слова в следующем пассаже: «Хэдли восхитительна и так сверкающе счастлива с Эрнестом. Сомневаюсь, что какая-нибудь женатая пара была счастливее их, они настолько нежные и почтительные и при этом бесшабашные добрые друзья». Арабелла немного увлеклась и прибавила: «Каждый из них считает совершенством».

      Хэдли и Эрнест были довольны своим браком и давали понять это остальным. Парижские друзья знали их глупенькие прозвища: Эрнест был Тэти, а Хэдли – Физер Китти и Косточка. Кажется, Эрнест считал, что этими деталями стоит поделиться, и написал, к примеру, Шервуду Андерсону в мартовском письме в 1922 году: «Теперь Косточку зовут Бинни. Мы оба зовем друг друга Бинни. Я мужчина Бинни, а она – женщина Бинни». Можно только догадываться, какой вывод Андерсон мог из этого сделать, но, видимо, Эрнест считал важным сообщить членам семьи и другим людям об изменении прозвищ. Как-то раз вечером, еще в квартире Кенли Смита в Чикаго, до переезда в Париж, Эрнест обнял Хэдли и объявил друзьям, что «они принц и принцесса». Хэдли сгорала от стыда.

      Впрочем,