– Одним словом? Я же написал вам?! Написал: умер художник. Баста! – и сгорбленный Тимофей заныл, всхлипнул по-бабьи. – Умер я. Умер! На-все-гда!
– Делов-то, – заговорил Артур, – обокрали! Художник от того только свободней становится. От нищеты. Настоящий художник он завсегда – нищий.
– Перестань, Тим, не переживай, – проговорил Точилин, но горло судорожно задергалось от неожиданной жалости к другу. – Жизнь продолжается.
Тимофей всхрапнул, кинулся к сортиру, опрокинув табуретки, едва не перевернул лавку с тазом и скудной трапезой. Тонкая свечка в тазике от взмаха его руки дернула огненным крылышком и погасла. Погасли и два огарка свеч на лавке. Гости оказались в полной, кромешной темноте, когда поднесенного к носу собственного пальца не видно. Небольшие оконца – абразуры в подвальную мастерскую были забиты ставнями из досок.
В туалете злобно зашипела вода. Голосом Артура трагически произнесли в темноте:
– Жалко старика. Да, Точила? Жалко?
– Тимофей не старик, – возразил Точилин.
– Под шестьдесят и не старик? А когда старик?
– Он тебе… и другим фору даст и в творчестве и… во всем остальном.
– Эт вряд ли, – неуверенно просипел Артур.
– Не вряд ли, – прохрипели в темноте голосом Лемкова, – еще всем вам, козлам, фору дам!
Опрокинулся в темноте пустой табурет. Факелок газовой зажигалки запалил оба желтых толстых огарка свеч на лавке.
– Че все-то козлы?! – возмутился Артур. – Выходит, не все.
– А то и сразу – что все! Один Жорка вот и остался – че-ло-ве-ком! – Лемков дружески хлопнул Точилина по плечу. – Спасибо, ты настоящий друг. Простил, пришел на поминки. Хорошие слова сказал.
– Почему ты меня Жорой зовешь, Тим? – вяло возмутился Точилин. – Ты ж знаешь, мне не нравится. Ты ж помнишь, мама сначала Юрой назвала. Потом передумала. Юра – это не Жора – это Георгий. Григорий – это Гриша. А Юра – это Юра. Не нравится мне Жора. Олег – другое дело! Торжественно.
– Ни фига не торжественно. Олег – плохое имя! – уперся Лемков. – Давно тебе говорил. Меняй паспорт. Возьми другое имя. Жора, Георгий, Роберт, Ричард! Звучно! С именем Олег плохое будет отчество для твоей дочери.
– Нет у меня дочери! – упирался Точилин. – На сколько мне помнится…
– Будет. Какое у нее будет отчество?
– Какое? – решил уточнить пьяный Артур.
– Оле-говна! Пусть ты будешь Жорой, друг мой, – явно издевался Тимофей, поднял перед глазами мерцающий пластиковый стаканчик с водкой, продолжил:
– Юрий тоже плохо для тебя звучит, – недобро проворчал он. – Юрий – имя первых! А ты всегда, друг мой, второй, пятый, десятый! Вспомни наши выставки?! Всегда вторые, третьи. Для Гагарина – это хорошо. Для тебя – плохо! Ты ведь никто, Жора! И я никто! И Бальзакер – никто, – Тимофей ткнул корявым черным пальцем в спину сморщенного, сутулого Артура. – Мы все тут – никто! Сидят и пьянствуют