– Н-не знаю! – жутко взвыл Артем и свернулся в кокон на корточках.
– Как это не знаю?! – удивился Точилин. – Кто там колотится?
– Кто-то.
– Кто «кто-то»?!
– Стоит кто-то. И колотится. Р-рубашка б-белая. Галстук – ч-черный. А г-головы нет. Стучится… рукавом, – проблеял Артур.
– Рехнулся? Как это рукавом?
– К-кажется, еще не рехнулся. Но еще чуть-чуть – и мозги расплав-вятся и точно уп-лывут, – ответил Артур, ткнулся лбом в коленки. – Сейчас сойду с ума! – всхлипнул он. – В-возьму и сойду. Раз, два, три… Уж-же голова г-горячая, как кастрюля. И уш-ши… как ручки… от кастрюли. Сойду, – причитал он по-детски.
– Я тоже, похоже, сойду… но на следующей остановке сознания, – философски заметил Точилин. У него случился полный ступор в развитии эмоций. Будто зафиксировали организм неким физиологическим раствором. Ввели литров пять через вену, заполнили всю кровеносную систему, отчего всё в нем застыло до вязкости. Но продолжало медленно функционировать сознание. Сердце. Обоняние. Зрение.
Стук кулаком в железную дверь продолжался.
– Есть там кто?! – крикнули с улицы. – Открывай, ну!
Двадцать две ступеньки наверх Точилин преодолевал одну на стук. Удар – ступенька. Глянул в прожженную в металле дыру. И остановилось дыхание, словно грудную клетку с хрустом сдавило корсетом из железных обручей.
Уличное освещение выключили. Раннее утро еще не разбавило серыми красками чернильную синь ночи, мрак которой усиливали шевелящиеся черные ладошки листвы деревьев. На фоне этой шевелящейся черноты Точилин различил в дырку серый, отливающий металлом костюм без пуговиц. Ослепительный белый ошейник рубашки и черный провал вместо головы.
Точилин охнул, присел на корточки, уперся лбом и коленями в шершавое холодное железо двери. Удар каблуком стучащего пришелся как раз ему по коленке.
– Открывайте, ну! Слышу – ходят, – культурно попросили с улицы высоким мужским тенором. – Открывайте, ну! Пришел папу увидеть.
– П-папу?! – истерически хихикнул Точилин, икнул. – Какого папу?! Ты-й кто?!
– Тима, – ответили из-за двери достойным мужским голосом. – Тима! Открывай!
– Тима?! Еще один?! Без головы?! – истерично вскрикнул Точилин, вновь прильнул к выжженному сваркой отверстию в толстом металле двери. Вновь у него остановилось дыхание. Костюм без пуговиц, обрамленный сверху белым ошейником провернулся, как бы вокруг оси и… улыбнулся прямо в дырку огромными белыми зубами, что повисли над ошейником.
– Тииимааа! – дико завыло с улицы. – Открывайте, гады-сволочи! Папа умер!
– Белила цинковые, – ни к месту проговорил Точилин, потрясенный страшными видениями, оступился и с грохотом покатился вниз по ступенькам, увлекая за собой все, что попадалось под руки: ведра, жестяные банки, ящики, еще какой-то лязгающий, хрустящий хлам.
Он пролежал пару минут на холодном бетонном полу. Приходил