Тони помнила резкий профиль Горского. Согласно канону, художник изобразил в центре полотна Сталина, однако Александр Данилович, наклонившись над пишущей машинкой, сидел ближе к Ленину, по правую руку. Тони читала запрещенную в СССР книгу Джона Рида, о событиях семнадцатого года, и смотрела снятый с проката, в начале тридцатых годов, фильм Эйзенштейна о революции. Троцкого на полотне не было, и быть не могло:
– Теперь нет и Горского… – она стояла в ванной, раздвинув длинные, стройные ноги, немного морщась от напора воды.
Муж снял картину, в конце мая, вернувшись с Лубянки. Через два дня в «Правде», опубликовали статью о шпионской деятельности Горского. Александр Данилович готовил неудавшееся покушение на Ленина. Вместо холста на дорогих обоях появился пейзаж Шишкина.
– Наша Россия… – муж полюбовался сосновым лесом, – исконная красота северных земель… – Тони не поверила ни единому слову в газете. Она представляла себе лицо Горского:
– Фрау Рихтер, в Цюрихе, была на него чем-то похожа. И девушка, авиатор… – рядом со статьей Тони о строительстве Рыбинского водохранилища, «Огонек» опубликовал репортаж с очередного воздушного парада, в Забайкалье. Курсант Читинского авиационного училища, будущий военный летчик, товарищ Князева, демонстрировала фигуры высшего пилотажа. Высокую, нескладную, немного угловатую, с коротко стрижеными, черными волосами, Князеву сфотографировали в мешковатом летном комбинезоне. На первый взгляд, ничего общего между ней и холеной красавицей, встретившей Тони в Цюрихе, не было. Тони, все равно, вглядывалась в лицо Князевой:
– Где-то я подобное встречала. На семейных фотографиях… Ерунда, – сказала себе сочно Тони, – мне мерещится. Неудивительно, жить среди мебели расстрелянных людей. Как здесь еще привидений не появилось… – в Банбери привидений не водилось, хотя покойный отец смеялся: «Могли бы, и навестить нас. История в замке богатая».
Шишкин, как и остальные вещи в квартире, приехал с закрытого склада НКВД. После ремонта, на Фрунзенскую доставили мебель красного дерева, текинские ковры, серебро и гарднеровский фарфор. Над кроватью повесили полог, работы вологодских кружевниц. В библиотеке устроили камин, положив на дубовый паркет шкуру белого медведя. Тони знала, что муж вырос в детском доме, и делил комнату с двумя десятками воспитанников:
– Не только поэтому он дворец возводит, – брезгливо думала Тони, – но и потому, что он плебей, и всегда таким останется… – кабинетный рояль тоже выписали со склада. По вечерам Тони играла Чайковского или Моцарта. Воронов садился на диван, обнимая сына. Тони оборачивалась, ласково улыбаясь:
– Вы похожи, одно лицо… – с возрастом, Уильям все больше напоминал отца, но Воронов, ни о чем не догадывался.
– И не догадается… – накинув шелковый халат, Тони протянула руку за хрустальным