Оля отпила из бутылки, поперхнулась, закашлялась и вытерла ладошкой губы.
– Как он, Пашка, кинулся ко мне! Как любящая соскучившаяся собака к приехавшему и позвавшему ее хозяину. Весь дрожит, тыкается в меня и все не может попасть. Тыкается и постанывает. Такое ощущение, что даже не знает, куда надо. А у меня самой руки дрожат. Я обхватила и направила в себя. И застонала, когда он стал растягивать меня и протискиваться внутрь. У него оказался крупнее, гораздо крупнее. Даже не знаю, пустила бы я его в себя, или нет, если бы обратила на это внимание раньше. А как он задвигался во мне! Как огромный сом, попавшийся в сети! И все, что у меня жарко плескалось внутри и никак не могло лопнуть – почти сразу сквозь боль взорвалось и сладко залило меня всю внутри. Он тоже сразу стал выплескиваться, но это уже было неважно. Мне казалось, что не только он выплескивается в меня горячим, но и я выплескиваюсь навстречу избытками удовольствия, фонтанирующего во мне.
Оля облизала сухие губы, снова потянулась к бутылке с минералкой и жадно выпила несколько глотков. Стучали колеса. По виску Оли текла одинокая капелька пота. Я быстро наклонился к ней и языком слизнул ее. Она непонимающе повернулась ко мне, почему-то вспыхнула и опять уставилась в окно.
– Он уже мягкий стал, но все не мог оторваться от меня, жадно прижимался к моему лобку, животу и груди и дрожал. А мне от этой тяжести и этой дрожи так приятно стало. Я в его эмоциях, как в горячей ванной искупалась. Я обняла его и начала его целовать. Захотелось в засос целоваться. Мы лежим и целуемся. Как сумасшедшие целуемся. Ну, и доцеловались. У него снова налился и затвердел, и он снова в меня пробрался. Двигался он уже медленнее, но как он в меня вжимался! До боли! Вожмется, замрет на мгновение, а лобок его дрожит. Так дрожит, что я чувствую: мой лобок тоже в ответ сладко дрожать начинает. А вслед за лобком и вся я сладко дрожу, от коленок до кончиков груди. Напрягаюсь вся, чтобы еще острее ощущать