Затем юноша небрежно побрел прочь и свернул за угол, как будто собрался к Бабочкиным. Постоял в темноте и подождал, пока не услышал, как часовой выбил пепел из трубки, подобрал розы и вошел внутрь. Тогда Аркадий направился к самому старому разлапистому дубу. Проворно вскарабкавшись на дерево, он занял позицию в гуще листвы, откуда просматривался второй этаж.
От обдирания шипов с роз у Аркадия кровоточили пальцы, но руки до сих пор пахли соком растений. Он поднес их к носу, и сердце его воспарило.
Долгий зачарованный отрезок безвременья Аркадий наблюдал за Жемчужинами. Гораздо позже он научится различать их по именам и характерам: лукавая Этери, застенчивая Нимфадора, шаловливые близнецы Евлогия и Евфросинья, серьезная Олимпия и насмешливая Русалка. Их предводительницу, Зоесофью, он уже видел. Они были одеты… Ну, кто такой Аркадий, чтобы говорить, что одежды на них было слишком мало? Их матери непременно так сказали бы. Но не он. Невесомые наряды привычно приоткрывали их лодыжки, животы и длинные белые руки и порой намекали, что дальнейшее обнажение не за горами… Ладно. Это все, что Аркадий мог внятно объяснить.
Занятия их, следовало признать, не имели ничего общего с фантазиями, которые он нагородил в уме. Жемчужины играли в шашки, в вист и в шарады. Нимфадора расставила розы, врученные им неандертальцу (и, к ужасу Аркадия, укололась об один-единственный шип, который он необъяснимым образом пропустил). Близняшки пели традиционные русские песни по нотам, найденным в сундуке у маминого пианино. Олимпия аккомпанировала сестрам на балалайке настолько умело, что когда она отложила инструмент и заметила: «Неплохо для первого раза», – Аркадий на секунду потрясенно зажмурился.
Но которая из них его возлюбленная?
В муках восторга и отчаяния он пристально вглядывался в каждую из Жемчужин, если она вскакивала и бежала взять что-то. Он отчаянно надеялся определить свою избранницу по походке.
Наконец безмятежное видение подплыло к окну… за ухо у нее была заткнута роза без шипов. Жемчужина приподняла голову к луне, открыв линию шеи, чистую и прекрасную, как любая из когда-либо написанных Пушкиным строк. Спустя миг свет от ближайшего подсвечника сверкнул в ее глазах, зеленых, как пламя джунглей.
У Аркадия захватило дух.
Затем она сощурилась. И он понял: это она, она, она!
– Можешь с тем же успехом обнаружить себя, юноша. Я слышу твое дыхание и чую твои феромоны, – вымолвила красавица, и она взглянула прямо на него.
Аркадий встал. Как во сне, он, покачиваясь, прошел вперед по ветке, ставя ноги одну перед другой, пока не оказался так близко к девушке, что мог почти (но все же недостаточно) протянуть руку и коснуться ее. Он замер.
– Почему ты сидел на дереве как птица?
– «Я помню чудное мгновенье, – произнес Аркадий, – передо мной явилась