В церквях городка начали звонить колокола. Аркадий улыбнулся.
– «Вновь потухнут, вновь блестят, – прошептал он. – И роняют светлый взгляд… На грядущее, где дремлет, – он рыгнул, – безмятежность нежных снов». Да кончится это когда-нибудь? «Возвещаемых согласьем золотых колоколов».[3] Интересно, с чего все всполошились?
Аркадий не без труда принял сидячее положение, в процессе выпустив из рук бутылку. Пушкин, подпрыгивая, покатился вниз по крыше, разбрызгивая жидкую поэзию, и разбился во дворе внизу. Молодой человек нахмурился ему вслед, поднес другую початую бутылку к губам и выпил ее до дна.
– Думай! – сурово приказал он себе. – Почему звонят в колокола? Свадьбы, похороны, церковные службы, войны. Сейчас ничто не подходит, а то бы я знал. Также, чтобы приветствовать возвращение блудного сына, путешественника, героя из его странствий… О, черт.
Он неуклюже поднялся на ноги.
– Отец!
Немощеная площадь была запружена народом, когда Иван Аркадьевич Гулагский въехал в город через ворота в живой изгороди в сопровождении трех ярко раскрашенных фургонов. Гулагского сопровождали два незнакомца на конях, причем один из всадников волок на веревке побитые останки киберволка. Гулагский держал спину прямо и широко улыбался, махая рукой всем и каждому. Аркадий восхищенно жмурился позади толпы. Старый хвастун умел пустить пыль в глаза – таланта у него не отнять.
– Друзья! – воскликнул Гулагский. – Соседи! Горожане! – провозгласил он и пустился в подробный рассказ об их подвигах, на что Аркадий обращал мало внимания. Юношу отвлек вид узких ставень, внезапно распахнувшихся по бокам фургонов. Внутри было темно, но чувствовалось движение. Кто же там спрятан? Пленники? Диковинные звери? Уродцы или цистерна с генетическим материалом? Аркадий проворно прошмыгнул сквозь толпу, согнувшись почти пополам, дабы не привлекать внимания, и присел на корточки возле ближайшего фургона – как раз под окошком. Выпрямился, собираясь заглянуть внутрь…
В лицо ему впечаталась гигантская пятерня, и юношу отбросило на землю. Открыв глаза, он оказался лицом к лицу с громадным звероватым мужиком.
– Думаешь, ты самый умный, а, парень? – прорычала гора мышц. Судя по акценту, русский он усвоил с помощью учебного эля. – Заруби себе на носу: только коснись фургона, и я оторву тебе конечности. Загляни внутрь, и я выдавлю тебе оба глаза и скормлю тебе же на завтрак. Понял?
Аркадий робко кивнул и попытался встать, а гигант насмешливо удалился.
– «Вещи оседлали человека, – пробурчал он, когда вновь почувствовал себя в безопасности, – и держат человечество в узде».[4]
С поэзией все переносилось легче.
Но внезапно некто в темном плаще протянул руку и без усилия вздернул Аркадия на ноги. Он обнаружил, что смотрит снизу вверх в яростные и немигающие глаза Кощея, странника – бродяги, пилигрима, – пришедшего в город из пустошей