– Подождите, еще никто не пришел.
– В зале около пятнадцати человек.
– Пятнадцати?
– Слушай, уже никто и не придет, целый час ждем, начинай.
Я беру сигарету, пробую сделать пару затяжек. Получается, но как-то странно. Человек в комнате курит, а легким тяжело моим. Он встает, оглядывается по сторонам, и идет к сцене. Не очень уверенно идет, не очень.
Я выхожу, и раздается пара коротких аплодисментов, скорее хлопков. Я сажусь.
Начинаю играть, но звук блендера в баре заглушает игру. Я смотрю, как он пытается перекричать его – бьет по клавишам все сильнее, но не становится громче – звукорежиссеру за пультом плевать, он не двигает фейдеры. Тот начинает играть все сильнее, и все хуже – промахивается. Что-то уже не так.
Вдруг, я понимаю, что до диез третьей октавы залип. Он просто провалился внутрь. Что же это, куда.
Фа второй октавы тоже провалилось. Как же мне играть дальше? Ничего не получается, чертовы пальцы не слушаются, чертовы пальцы.. Почему, почему.
Я вижу, что у него дрожат руки. Уже половина клавиш запала, и звуки все пропадают и пропадают. Люди это тоже замечают. Произведение становится как будто атональным и полиритмичным.
Все клавиши запали. Я молча бью по ним, и ничего не происходит. Ни звука. Весь зал молчит. Все смотрят на меня. Абсолютная тишина.
«Это плохо» – крикнул кто-то. «Ужасно» – сказала женщина за барной стойкой.
Все начали кидать – салфетки, пепельницы, солонки и снова салфетки. Кидать и кидать, кидать и..
10
Это был тот вечер, когда я снова общался со своим клиентом.
– Я все-таки хочу вам кое-что сказать.
– Понимаю вас, – отвечал я.
– Нет-нет, дослушайте же, это очень важно, это даже важнее, чем вся эта история с рукой!
– Кстати, насчет этого не беспокойтесь – одним подозреваемым меньше.
– Подозреваемым?
– Скажем так – теперь я могу рассматривать и тот факт, что записка «я съел ее на обед» сфабрикована.
Он закатил глаза. Зачем он их закатил? Куда?
– Кстати, вашим делом занимается и полиция?
– Что? К вам приходила полиция?
– О, да.
– И вы планируете с ней сотрудничать?
– Кое о чем мы с ними договорились.
– Я бы не советовал.
Вид у него совсем скептический стал. Погрустневший. Он смотрел в окно – а там все то же низкое небо, серое, как эти улицы, и ветер заставлял лужи показывать рябь, и тревожные проспекты разносили капли воды еще с залива.
– Поверьте, вам надо держаться подальше от полиции.
– А может, это вам надо держаться подальше от полиции?
Он повернулся к выходу.
– Надеюсь, вам удастся выяснить правду.
Стены обдали холодом. Пустота. Всю жизнь мы пытаемся избавиться от врожденного чувства одиночества, но с каждой попыткой, с каждой вылазкой к другим людям становится лишь еще более одиноко. Лишь еще более безвылазно.
Я