– В первом ящике.
Отец Макинтайр не помогал диакону, просто наблюдал, как тот копается в его бумагах.
Джонсон, перебрав корешки, вынул серую папку, просмотрел несколько лежавших внутри страничек, закрыл ее и бросил в металлическую корзину для мусора. Потом зажег спичку из небольшой картонной коробочки и осторожно, словно запечатлевая поцелуй, поднес ее к бумаге, которая начала чернеть и скручиваться. Имя «Леонора» на обложке на миг выгнулось, но голубоватый огонь тут же поглотил его, превратив короткую биографию девочки в груду пепла.
Тело отца Макинтайра напряглось, зубы сжались.
– Немного театрально, вам не кажется?
От корзинки поднимался белый дым, но и тот в итоге рассеялся сам собой. Остался лишь запах гари. Отец Макинтайр вдруг вспомнил слова Элеоноры Файерфилд: «Как будто ее никогда и не существовало». Пуф – и нет больше!
Диакон Джонсон перевел взгляд с пепла на свои руки. Ни один мускул не дрогнул на его лице.
– Колин, ситуация должна измениться. Эта страна требует наших ресурсов. Если мы хотим оказывать здесь влияние, настоящее духовное влияние, необходимы миссии и священники. Для вас не должно стать неожиданностью, что епископ планирует устроить на месте вашего приюта семинарию. – Диакон устало потер виски. – Деньги Файерфилдов будут использованы как раз на эти цели. Будут построены два новых здания, а приходские помещения увеличены. Мы также расширим дорогу отсюда до Джералдтона.
Воздух в комнате внезапно стал удушливым и сухим. В горле у отца Макинтайра запершило:
– А как же дети?
– Некоторые из них останутся здесь, других поместим куда-то еще.
Слова эти словно зависли… Отец Макинтайр никак не мог понять их, ни умом, ни сердцем.
– Зачем же оставлять кого-то из детей здесь? – с горечью спросил он. – Почему не вывезти всех? Почему не послать их таскать рыбацкие сети или закладывать динамит на рудниках?
– Это было одним из условий миссис Файерфилд. – Диакон вздохнул, и лицо его стало пунцовым. – До тех пор, пока анонимность Леоноры будет соблюдаться, приют в определенной степени продолжит свое существование.
Отец Макинтайр рассмеялся нездоровым сдавленным смехом, который вырвался сам собой и от которого на глазах его появились слезы.
– Блестяще. Просто блестяще!
От столь неожиданного веселья диакон Джонсон сжался – так реагируют на умалишенных.
– Она проворачивает вонзенный нож и при этом заставляет быть благодарным за то, что не ударила им в сердце. Блестяще! – Отец Макинтайр понял задумку своей противницы и теперь испытывал перед ней благоговейный страх, который и вызвал этот странный смех. – Видите ли, – продолжил он, – у нее не было гарантий, что я буду молчать насчет Леоноры. Она знала, что я подпишу контракт, знала, что мы можем уничтожить все ее физические следы, но все равно остается слишком много возможностей, что кто-то сболтнет лишнее. Так почему бы не обрезать этот язык? Вы понимаете? Ее блестящий ум напоминает раскаленные вилы, не правда ли? Если