Рынок остался на прежнем месте, только его сделали крытым, вокруг близлежащие горбатые улочки и площадь были облеплены торговцами. За рынком, возле крошечного сквера с тремя разросшимися кедрами, привезенными когда-то главным архитектором города из Ботанического сада, возникла новая большая церковь из серого камня. Максим зашел внутрь, купил две толстых свечи, обвел глазами храм, нашел икону Божьей Матери и зажег их перед ней. Потом так же, не крестясь, вышел.
С тех пор как два года назад матери не стало, его потянуло заходить в церковь, но не молиться там, этого он не умел, а просто посмотреть на Божью Матерь.
Когда Максим вернулся в гостиницу, Объект, выспавшийся, порозовевший, уже как боец, готовый к встрече с противником, напевал что-то веселенькое, выйдя из ванной.
– Ну, как погулял? – спросил он Максима, глядя на него в зеркало.
– Нормально.
– Что там «Робинзон»?
То, что Объект первым делом спросил про «Робинзона», укрепило Максима в мысли, что это заведение как-то касается его вечерних встреч и переговоров.
– Женские бои без правил. Вход без трусов. Мак делают сами.
– Ну, разведчик, – одобрительно хмыкнул Объект, расправляя воротник рубашки поло. – Я так и думал, что дело нечисто. Будем их брать за горло, – он засмеялся. – А еще чего в городе? Чего хорошего видел?
– Все нормально, – ответил Максим и задумчиво прибавил: – Женщина одна здорово плыла, до самого горизонта.
Объект с удивлением посмотрел на него, что-то хотел сказать, но промолчал.
День плавно перетек в вечер.
Владимир Поляков (Санкт-Петербург)
ЛЕВ, ДЕВА И МЕДВЕДЬ
Рассказ
К двадцати девяти годам грех мне было жаловаться и на здоровье и на карьеру. Единственной серьезной проблемой я считал отсутствие опыта, то есть не обычного, житейского, а такого рода опыта, коим обладает в мои лета всякий нормальный мужчина. Впрочем, кто знает, может быть «ненормальных» куда больше, чем принято думать. Витиевато выражаюсь, да? Это неслучайно – стесняюсь. И полагаю, что стеснение извинительно для, ну, да чего уж теперь увиливать – для девственника.
Комплексовать я стал, как ни странно, совсем недавно. Успокаивал себя: вот-де, защищусь, остепенюсь, тогда и возьмусь за эту самую проблему. Теоретическим подспорьем служила осведомлённость о подобной же затянувшейся невинности у некоторых исторических личностей: императоров, поэтов, философов.
К сожалению, далеко не всегда это помогало в борьбе с унынием. И ведь знал, вернее, догадывался, что вполне нормален и дееспособен. Имелись даже женщины, меня домогавшиеся, но как-то так всякий раз выходило, что уцелевал. Ещё