Сталина уже не было в живых, но продолжал претворяться в жизнь его лозунг «Превратим Крым в область садов, лесов, виноградников и парков!» В голых степях высаживались многорядные лесополосы. Яркое впечатление детства: прямая, как стрела, лесополоса выходит из-за горизонта и уходит за горизонт. Деревья – сплошь дикие абрикосы, или жердели. Плоды созрели, земля под деревьями, как янтарным мозаичным ковром, усыпана слоем абрикосов. По треснувшим от удара плодам ползают многочисленные осы. А запах! Будто сидишь в бочке с абрикосовым повидлом…
В ту пору почему-то жердели никто для продажи не собирал. Как-то один мужик из нашего села сделал попытку: набрал полную коляску мотоцикла и свозил на рынок. Мало того, что ничего не продал, так над ним еще и издевались. Типа, нашел что продавать – жердели!
А сейчас эти крохотные и ароматные абрикосы, идеальные для варенья и джема, ведрами выносят к поездам.
Я прекрасно помню, что во времена моего детства столицу Крыма окружали голые, лысые, каменистые холмы. Но их постепенно преобразили: вначале нарезали бульдозерами террасы, потом высадили молодые сосенки…
Где террасы – там задерживается снег, там приживаются терновник, сумах, кизил, бересклет, шиповник… Холмы быстро зазеленели. А когда сосенки подросли – под ними после дождей стали появляться маслята – побочные, но вполне реальные плоды политики коммунистов.
О, позволь мне воспеть тебя, крымский маслёнок! Высоко растёшь ты, и рядом с тобою стоя, могу оглянуть я окрестности, дальние горы увидеть и змейку дороги, ведущей к Алуште, и ветер горячий вдохнуть, что сосновыми иглами пахнет!
О, как ловко ты прячешься, крымский маслёнок! Иной раз, устав от бесплодных скитаний, присяду в колючей траве я – и вдруг ощущаю ладонью твой купол, прохладный и влажный, как нос дружелюбной дворняжки! Коричневым глянцем шляпка твоя отливает, а низ её жёлтый и пористый – в каплях мельчайших белого млечного сока!
Как жизнелюбив ты, о крымский маслёнок! Не только двойною сосновой иглою твой купол украшен: к нему прилипают и мелкие камни, которые ты раздвигаешь. На склонах крутых, на отвесных обрывах порой ты растешь даже шляпкою книзу… А вот и семья: патриарха ее я уж трогать не буду – червив он и страшен, зато хороши его внуки – крепки и упруги, не тронуты мухой грибною! Вкусны они будут и с жареным луком, с картошкой, да и в маринаде!
Утренняя роса ещё лежит на листьях мелкой ароматной земляники, словно крупная соль, но солнце уже начинает припекать. Тихо сижу я, сочиняя оду крымскому маслёнку и выковыривая из травки очередную семейку. И вдруг слышу: зашелестели кусты, замаячил за ними кто-то жуткий, страшный, явно четвероногий…
Да нет, не страшный! Это согбенная бабуся, буквально обнюхивая траву, идет ко мне, сверкая длинным ножом.
– Доброе утро, – говорю я негромко, но бабка вздрагивает и шарахается.